– Понятно, – удовлетворенно киваю я. – Спасибо за ответ.

Маникин вновь пускается в свои витиеватые рассуждения об экономических тенденциях, однако я отключаю слух и, опять глотнув воды, отворачиваюсь в сторону. Все, что я хотел услышать, я уже услышал. Нет никакого смысла в том, чтобы вникать в его слова дальше.

Внезапно мое внимание, рассеянно блуждающее по огромному залу, цепляется за нечто яркое, инородное и смутно знакомое. Отматываю взгляд на несколько метров назад. Туда, где мелькнуло то самое пятнышко шоколадного цвета, заставившее мои нервы напрячься.

Дина?..

Охренеть. Что она здесь делает?

На Нечаевой белая рубашка и черная бабочка, туго затянутая вокруг длинной смуглой шеи. Такая же, как у остальных официантов. А в руках она держит серебряный поднос с закусками.

Ну ясно. Похоже, Дина на работе.

Выхожу из круга мужчин, с интересом слушающих речи Маникина, и делаю бессознательный шаг в ее сторону. При виде подруги детства и ее буйных каштановых кудрей, которые она сегодня не распрямила, меж ребер дергается что-то давнее, застарелое, болезненное…

Дергается и противным горьким сожалением оседает на дне души.

Раньше мы были так близки... А теперь каждая случайная встреча пропитана неловкостью и притворством. Будто между нами выросла гигантская бетонная стена, за которой исчезло все хорошее, что нас когда-то связывало.

Дина угощает закуской какого-то пижона в чересчур узких брюках, а затем, словно что-то почувствовав, оборачивается ко мне. Ее и без того большие карие глаза увеличиваются до размера пятирублевых монет, а во взгляде вспыхивает эмоция, которую я затрудняюсь определить.

Замешательство? Смятение? Страх?..

Я делаю еще один шаг, приближаясь к Дине. Однако вместо того, чтобы поступить так же, она почему-то пятится. Будто в моем лице увидела не старого друга, а злейшего врага.

– Гусеничка… – вполголоса начинаю я.

Но в следующую секунду все идет наперекосяк.

Отступающая назад Дина случайно задевает какого-то толстого мужика с огромным пузом, и еда с ее подноса летит прямиком на его рубашку и галстук.

– Твою мать! – недовольно ревет боров.

Его бледно-розовая физиономия приобретает пунцовый оттенок.

– Извините… Извините, пожалуйста, – сконфуженно лепечет Нечаева, поднимая поднос, который с громким металлическим грохотом рухнул на пол. – Я не хотела…

– Понабирают всякий сброд, – разъяренно шипит толстяк, стряхивая со своего пиджака куски красной рыбы. – Ходить бы научилась прежде, чем за работу браться!

– Простите, – повторяет Дина, дрожа всем телом. – Я оплачу вам химчистку костюма…

– Дура криворукая! – никак не угомонится мужик. – Да таких, как ты…

– Она ведь уже извинилась, – вмешиваюсь я, не позволяя ему закончить оскорбительную мысль. – И не раз.

– И что с того?! – пыхтит возмущенно.

– А это значит, что тебе уже пора закрыть свой поганый рот и перестать хамить, – цежу я, угрожающе сужая глаза.

– Да ты охренел, что ли?! – он вылупляется на меня, тупо моргая. – Ты хоть знаешь, кто я такой?!

– Человек, который никогда не оступался? – с вызовом вскидываю бровь.

Тот мешкает, растерявшись. Не такого ответа он от меня ждал.

– А иначе что дает тебя право вести себя как кусок дерьма? – продолжаю я, приближаясь к борову почти вплотную, и, понизив голос, добавляю. – Не забывай, что мы на официальном мероприятии. Поубавь гонор, если не хочешь потерять лицо. В прямом, мать его, смысле этого слова.

Толстяк вскидывает на меня опасливый взгляд, мысленно оценивая вероятности. Я на полторы головы выше него и в два раза сильнее. Он не вытянет этот конфликт. Ни при каком раскладе.