Желудок скрутило. Интересно, если у меня разовьется язва, я смогу подать на мистера Моралеса в суд за причиненный моральный ущерб?

– Джекс, ты здесь?

– Да, мам.

– Я хотела спросить про твой депозит, помнишь? Не могла бы ты… – На том конце раздался тяжелый вздох. – Машина сломалась. А этот пройдоха Грег Лоусон просит за ремонт восемь сотен.

– Сколько? – вырвалось у меня. – Восемь сотен за пикап? Да за него как за металлолом и то дадут в два раза меньше.

– Джекс, ты же знаешь, что здесь без машины никак.

Я знала. Знала, но не хотела принимать, что в ближайшие десять минут мои кровно заработанные четыреста баксов, которые я только сегодня получила как компенсацию при увольнении, уйдут на ремонт этой развалюхи.

– А что Норман? – Разговоры о маминых мужиках всегда были для меня табу, но в этот раз я не смогла сдержаться.

– Ты же знаешь, его не так зовут.

Плевать. Для меня они все были одинаковы.

– У него проблемы, Джекс. Заказов почти не стало. – Она бормотала что-то еще, но я уже открыла приложение своего банка.

«Доступно к выводу: 489 долларов». Мама продолжала что-то говорить. Я же зашла во вкладку переводов, где мелькало лишь одно имя – ее, ввела «400» и нажала на кнопку «Отправить». Послышался звук уведомления с той стороны. А потом раздался радостный вздох:

– Дже-е-екс, ну что бы я без тебя делала?

Я лишь покачала головой.

– Ты просто чудо.

– Знаю, – тихо хмыкнула я, про себя повторяя: «Ерунда. Подумаешь, еще заработаю», хотя внутри все ныло от обиды и несправедливости. Запустив руку в волосы и закрыв глаза, я попыталась сесть, но вдруг не почувствовала под собой опоры. И только тогда поняла, что привычка сыграла со мной злую шутку: я сажусь мимо лавки. Сердце подпрыгнуло, как в те моменты, когда на лестнице пропускаешь ступеньку. С губ сорвалось громкое «ой», и я уже приготовилась встретиться с землей, как вдруг чьи-то руки подхватили меня под мышки. На миг я зависла, а потом меня мягко опустили на землю.

– Джекс, ты в порядке? – раздалось в трубке. – Джеки…

– Эй, ты как так умудрилась? – одновременно спросил приятный мужской голос, сдобренный хрипотцой и насмешливыми нотками.

– Че-е-ерт, – протянула я, сидя на земле, и зажмурилась, боясь обернуться. – Мам, я тебе позже перезвоню.

– Плохой день?

Я все-таки обернулась. Перед мной был парень. Ошеломительно красивый парень, особенно по меркам дома престарелых. С глазами цвета расплавленного янтаря и острыми, как стрелы, бровями, бьющими прямо в сердце. К тому же Творец подарил ему настолько яркие приметы – абсолютно седую прядь у виска и маленькую родинку на щеке, что, глядя только на них, можно было впасть в прострацию. Кажется, на секунду я позабыла, что надо дышать. Даже пыль, что взвилась вверх при моем приземлении, начала, словно по волшебству, кружить спиралями, как будто мы оказались в диснеевской сказке.

Но как бы я не хотела это признавать, этот парень бросался в глаза особенно сильно еще и по другой причине, и она разбивала сердце. Потому что сидел он в инвалидном кресле. А я – все еще на земле, возле его ног. Ноги эти, кстати, были хоть и безжизненными, но обутыми в стильные кроссовки, которые стоили дороже, чем я могла бы себе позволить даже после двух месяцев работы в доме престарелых.

Незнакомец протянул руку.

– Спасибо, – поблагодарила я и улыбнулась, вставая и одновременно отряхивая от пыли серые рабочие брюки. – Я твоя должница.

– Да ну, ерунда.

Он усмехнулся, отодвинувшись чуть в сторону, чтобы я могла все-таки сесть на лавку.

– Какой ужас. – Я перешла на шепот, словно между нами теперь был огромный секрет, и прикусила губу.