– Гражданство этой страны.

Я подскочила:

– Это безумие.

– Не такое уж, – возразил он и тоже поднялся. – Тебе нужна помощь – так же, как и мне. И если мы – те самые два человека, что могут спасти друг друга, почему бы этим не воспользоваться?

– Мы даже не знакомы, – напомнила я и отшатнулась от него.

– Да? А я думал, вполне, – с усмешкой подметил он, и я кинулась было в его сторону, готовая влепить минимум подзатыльник, но он даже не вздрогнул.

– Все, что я знаю о тебе, – что ты моральный инвалид.

Он сощурился и наклонил голову, старательно делая вид, что польщен.

– Зато наша кредитная история станет общей. Сколько ты платишь за тот дом в месяц? Три тысячи? Пять? – спросил он, и я округлила глаза, будто перепуганная сова. Последние несколько месяцев я могла себе позволить лишь платежи по семь сотен. – Я могу взять это на себя. Тебе не придется работать, так что можешь спокойно заняться тем, чем захочется.

Теперь я явственно уловила в его речи едва заметный акцент. И он мог бы быть милым, если бы парень напротив не был единственным в этом здании, кто заставлял меня чувствовать такой дискомфорт.

– Нам даже не придется притворяться на людях. Меня не будет в городе четыре месяца. Да и потом я в универе набегами. Протянем еще годик-другой, чтобы отвлечь внимание миграционной службы, и разведемся. Непримиримые разногласия. Или что там еще пишут в графе «Причины»? Тебе даже двадцати пяти не будет. Все равно до этого возраста никто в здравом уме замуж не выходит.

Я уже пожалела о своем решении его выслушать.

– Я очень серьезно отношусь к браку.

– Я тоже. Если я дал слово, то никогда от него не отказываюсь.

– А как же клятвы перед Богом и людьми? Для меня это совсем не пустые слова.

– Ой, я тебя умоляю. Люди клянутся друг другу в большой любви, а сами разбегаются через пару месяцев. Это жизнь, детка. В нашем союзе будет и то больше честности. К тому же твоя подружка видела, что я хотел подкатить к тебе. Денек-другой, и она разнесет эту новость по кампусу. Появимся на паре вечеринок вместе, а там и лето.

– Нет, это безумие. – Я замотала головой, вскочила и стала нервно расхаживать между стеллажами. Сердце билось, как у перепуганного кролика. Парень тоже поднялся, облокотился на один из шкафчиков и стал молча за мной наблюдать. – И вообще, зачем тебе гражданство?

– Для участия в соревнованиях.

– У тебя визы нет? Ты разве учишься здесь не на законных основаниях?

– Виза есть. Но ее недостаточно.

Я аж остановилась:

– Ты точно ненормальный.

– Возможно. Я не отрицаю этого.

На этот раз я даже не попыталась скрыть ошеломленного выражения лица.

– Вечеринка в «Сигме» сегодня в восемь. Я буду там. Если надумаешь, приходи. У нас на все максимум неделя. Потом кончается срок подачи заявок. И да, Жаклин. – Он сделал шаг ко мне, заставляя притормозить, потому что я уже собиралась бежать от него со всех ног. Теперь между нами осталось лишь несколько жалких дюймов свободного пространства. Он спрятал руки в карманы джинсов и смотрел так пристально, что хотелось попятиться, но я стояла неподвижно, даже не дыша, чтобы не выдать, как гулко стучит мое сердце в эту минуту. – Этот разговор должен остаться между нами.

Трудно сказать, что это было: угроза, доброжелательное предупреждение или вопрос, но он опустил взгляд, снова посмотрел на меня, а потом молча ушел. Я слышала его шаги, отдающиеся гулким эхом в полупустой библиотеке, и не могла понять, что пугало меня сильнее: глубина безумия его предложения или то, что я допускала мысль о том, чтобы согласиться.