Когда он вышел из меня, по бёдрам потекла влага, а в воздухе запахло душной похотью и кровью.

— Запомни, никогда не лги мне, — произнёс он, тяжело дыша.

Ветер сидел на постели, я видела его спину, блестевшую от пота, и думала, что теперь никогда не смогу ходить. Свести ноги вместе, как прежде — одна мысль причиняла боль. Мной овладело какой-то бессильное равнодушие.

Какая теперь разница, что будет дальше!

— Я вижу все твои попытки. И буду пресекать их. Завтра идём к врачу и решаем наш вопрос.

— Какой? Не порвал ли ты меня так, что придётся зашивать?

Мой голос был чужим и надтреснутым.

— Не бойся, не порвал. Будем решать, как тебе соскочить с таблеток. Я буду трахать тебя, пока ты не залетишь. И потом тоже. Ты только моя! Навсегда!

И он пошёл в душ. Я не хотела смотреть на его член со следами моей крови. Не хотела смотреть вообще ни на что.

И не помнила, как заснула. Завернулась в покрывало, стиснула крепко колени ( это, наконец, удалось сделать) и провалилась в темноту. Я ждала, что Ветер уйдёт, но не дождалась. А идти в ванную при нём не хотела.

Уже засыпая, я почувствовала, что он лёг рядом и тихонько приобнял со спины. Попыталась отодвинуться, но сил сопротивляться не было. Завтра, я всё решу завтра.

Или не решу. Но завтра. Не сегодня.

12. Глава 12

Я проспала почти до полудня. Вырубилась, словно не отдыхала много недель, а когда проснулась, Ветра рядом не было.

Он оставил мне на прикроватной тумбочке незапечатанное письмо в розовом конверте с надписью «Моей Белоснежке».

Я повертела его в руках и бросила на пол. На бёдрах застыли следы крови и спермы. А в душе была такая мрачная пустота, что жить не хотелось. И не жить я тоже не могла.

Нельзя было застыть в одной точке, обрасти прочным панцирем и погрузиться в сон. Чтобы когда я проснусь, увидеть: всё прошло. Мне больше не больно. Мне всё равно.

Первый раз, первый секс, первая большая любовь. Всё это обернулось красивым фантиком, внутри которого оказалась гнилая суть. Если бы можно было остановить время, я бы согласилась на это даже ценой оставшейся жизни. Быть нигде. И ничьей.

И даже не быть, потому что «не быть» означает « не чувствовать боли». И эти мысли вертелись по кругу, как заевшая пластина, и я не могла отвязаться от них, надо было прожить, прожевать свою боль, продышать её.

В ванне я мылась целый час. Набрала горячую воду и сидела, пока кожа не раскраснелась, и я не почувствовала, что снова оживаю. Тёрла мочалкой живот и бёдра, смывала пену, чтобы потом опять намылить мочалку и начать всё сначала. В итоге расплакалась.

Мне было жалко себя. Вначале я всё хотела найти ответ на вопрос «почему так случилось именно со мной?», но потом поняла, что сама виновата не менее Ветра. Я позволила ему думать, что принадлежу мужу полностью. Он припугнул меня раз, и я покорно побежала следом.

Ветер диктовал условия, а я соглашалась. Нет, конечно, не сразу, пыталась сопротивляться, но в душе знала, что боюсь его потерять. Верила, что любит. И думала, что нашла такую любовь, о которой пишут в романах. И он меня предал. Смял и отбросил прочь, будто я кукла.

Низ живота всё ещё болел, мне хотелось бы отмотать время назад. Я бы во всём призналась, может, даже упала на колени, лишь бы первый раз был не таким. Жестоким и животным.

Наконец, я выбралась из ванны и добралась до постели. Пока купалась, кто-то сменил бельё, на нём больше не было видно следов моей борьбы и поражения.

Розовая простыня уступила место белокипенному белью. Разодранное платье тоже исчезло, а конверт с письмом Ветра внутри аккуратно лежал на прикроватной тумбочке.