А затем влепляю хлесткую пощечину, оставляя на его лице клеймо-удар. Чтобы не смел больше никогда… никогда…

- Ты и сам когда-нибудь пятидесятилетним станешь, - беру этот мерзкий напиток, который хотела выплеснуть на него, и отпиваю. – Или не станешь. Судя по тому, какой ужасный из тебя боксер – это тебе, Ратмир, пара лет осталась.

- Ужасный? – смеется парень, но на подначку реагирует. А то надоело выслушивать едкие замечания о моей неверности. – А приходи на бой, детка. Там и посмотришь на меня в деле. Я лучший.

- В селе своем ты лучший. А здесь, - вожу пальцем в паре сантиметров от его лица, - здесь ты никто. Вон как отделали, личико попортили. Не хочется мне на избиение младенца смотреть, - фыркаю, и добавляю, передразнивая его: - Мы ведь семья.

Задевает.

Глупая, детская подначка его задевает.

Сидит, бесится от мысли, что лучшим я его не считаю. Сбитыми костяшками постукивает по столу, выбивая рваный ритм, как набат.

А у меня сердце каждый раз замирает от взгляда серых глаз, когда он смотрит на меня. И все время та проклятая ночь перед глазами встает – ночь, которую я в мельчайших деталях помню.

Никогда с Тимуром такого не было. С ним… нет, не противно, но и не хорошо. Спокойно и предсказуемо, ровно по часам.

Да и сравнить мужа мне не с кем было.

До недавнего времени.

- А знаешь, тебе придется прийти на бой, - с веселой злостью в голосе бросает Ратмир после долгого молчания. – Считай, это одно из моих условий. Чтобы я держал язык за зубами. И если избиения младенцев не случится – с тебя желание.

- Никакого желания, - хмурюсь, но парень качает головой.

- А если проиграю – желание с меня. Любое.

7. ГЛАВА 6

РАТМИР

Странная девочка.

Злит, раздражает своей колючестью.

И непохожестью своей на тот образ, что в голове сложился – охотница за деньгами. Что-то не видна по Вике особая расчетливость.

Но ведь вышла за отца, а значит…

… внешность обманчива.

- Можете войти к пациенту, - вежливо, но чуть устало выдыхает врач, и Вика подскакивает.

Ну уж нет!

- Я пойду, - опережаю ее. – Я ведь его сын.

Она в таком раздрае, что молча соглашается, позабыв, что жена в приоритете.

Жена… поверить не могу. Мачеха.

Обхватить бы ее лицо, как той ночью, едва мы номер отеля переступили. К стене прижать, вырывая рваные всхлипы…

Хватит! И чего я о ней думаю постоянно? Были у меня девушки красивее, чем она.

Намного красивее.

- Жив? – вхожу в палату к отцу, видеть которого неприятно, и больно. Родная кровь ведь не водица. – Молчи, врач сказал, что говорить тебе пока нельзя. Ты ведь понимаешь, что я тебе говорю?

Он моргает.

Понимает, в овощ не превратился – уже хорошо.

Или плохо…

Интересно, осталась бы с ним Вика? Осталась бы, превратись он в инвалида?

- Надеюсь, ты осознаешь, что бессмысленно спорить с дедом по поводу наследства. И переживать из-за этого тоже бессмысленно, - говорю, и ненавижу себя за то, что успокоить его пытаюсь.

Отец смотрит на меня в упор, и снова моргает. Медленно и выразительно, словно говоря: понимаю, но не сдамся.

- И жить я буду с вами. Пока. Дом ведь дедов, не так ли? – отец моргает, и начинает пыхтеть. – Успокойся. Я просто присмотрюсь к наследству. Или ты хочешь, чтобы я сразу все маме передал?

Он напрягает скулы, которые пугающе выступают, делая черты лица еще более заостренными, чем они есть. И моргает дважды – не хочет.

Мама ведь приедет сразу, если шанс представится.

Поселится в доме, и унижаться начнет. И перед отцом, и перед Викой.

Чтобы не гнали.

- Хм, а что бы ты сказал, предложи я тебе такой вариант, - сам не знаю зачем, предлагаю я. И всерьез ли предлагаю – непонятно и мне самому. – Ты разводишься с Викой, а я отказываюсь от наследства в твою пользу. Ты бы согласился?