— Лить слезы перед брачной ночью глупо, — сказала Арнфрид, — мужу может не понравиться твое опухшее лицо. А вот ваши свадебные песни, говорят, очень красивы, и я бы послушала хотя бы одну.

— И я! И мы! — тут же подхватили Ингрид и Хельга.

Йорунн и Фрейдис переглянулись. Зорянка подсела поближе к сестре, погладила ее по руке, потом достала частый гребень и принялась расплетать-распускать Весне густую русую косу. Первой затянула песню Йорунн, как самая старшая, остальные начали подпевать:

— Вечор тебя, косушку, матушка плела,

Теперь тебя, косушку, взяли расплели.

Живи, родима матушка, живи без меня…

Весна при упоминании о матери всхлипнула и стала негромко причитать:

— Травушки шелковые,

Цветки мои лазоревые!

Уж одна коса у меня была

Да две волюшки,

Две волюшки и обе вольные,

А теперь останутся две косы

Да одна волюшка,

Одна волюшка и та невольная…

Северянки молча слушали, пытаясь угадать, о чем поется в чужеземной обрядовой песне. Руки подруг неторопливо переплетали волосы Весны в две косы, укладывая пряди одну под другую, как принято у замужних. Девушка замолчала, унимая бегущие по щекам слезы, и снова послышалось пение Йорунн, просящей благословения у Великой Матери:

— Макошь премудрая, Мать Многоликая,

Судьбы Ведница, Веретеница!

Нити кручены, судьбы вручены

Долей доброю дари вдостали,

Недоль отведи, рассей россыпью.

— Любовь не всегда с первого взгляда видна, — после проговорила молодая ведунья и протянула подруге кружку: — Выпей. Я попросила Мать благословить эту воду, чтобы печаль твоя радостью обернулась.

— Полегчало? — спросила Унн, когда Весна поставила пустую кружку на стол.

— Будто бы…

— Тогда идем. Я провожу тебя к мужу.

.

В эту ночь Йорунн не спалось. Девушка зажгла светец и принялась перебирать в ларце мешочки с травами, прислушиваясь к дыханию спящего Хравна.

— Как на тебя тот датчанин поглядывал, — пробормотала старая Смэйни. — Красавец, кудри русые, брови черные…

— Красивый, — согласилась девушка. — Знает много, говорит складно.

— Я боялась, увезет тебя, на датскую землю сманит. Да что я — сам Эйвинд конунг опасался. Наказал мне: смотри, нянька, за девкой! Коли станут ее уговаривать, посулы сулить — сразу мне сказывай…

Тут Смэйни поняла, что, кажется, сболтнула лишнее, и нарочито сонно зевнула:

— Ох, устала я сегодня, умаялась… Пойду-ка я спать, внученька. И ты ложись.

.

К празднику Мидсумар всегда готовили много свежего белого сыра из козьего молока, и, несмотря на недавнюю оплошность, Долгождану снова отправили доить коз. На этот раз она зорко следила за рогатыми озорницами — ни соринки, ни шерстинки не упало в чистый подойник, даже пену сливать не пришлось. Придя в женский дом, девушка аккуратно разлила теплое молоко по глиняным горшкам, оставленным возле очага, плотно накрыла их и вышла ненадолго, чтобы сполоснуть подойник да воды глотнуть — в горле пересохло.

А когда возвращалась, услыхала доносящиеся из дома сердитые крики Ольвы и Унн. У Долгожданы сердце обмерло: никогда еще она не слышала столько гнева и ярости в голосе старшей из жен. Неужели снова что-то вытворили злобные духи? Ох, Мать милосердная… только не молоко!

Возле очага стояла разозленная Унн с мокрой тряпкой в руках, а рядом с ней — Ольва, крепко державшая сзади за локти вырывающуюся, растрепанную Лив. Щеки рабыни горели, словно по ним только что хлестнула чья-то ладонь… или скрученная плетью тряпка.

— Вот, полюбуйся, — уже спокойным голосом сказала хозяйка Долгождане, — на нашего духа нечистого, нисса пакостного. Йорунн просила приглядеть за тобой, и я велела Ольве тайно ходить следом да смотреть, что у нас в доме творится. Она и поймала Лив, когда та снова в горшок с молоком козьих горошков подбросила.