Но кристальная звезда пульсирует в ладони сердцем изо льда, и я всё же отвечаю:

– Одна из Дивного Народа украла моего брата. Я надеюсь, вы поможете мне отыскать его. И вернуть.

Секунды, что человек за дверью медлит, вместо маятника часов отмеряют удары сердца – настоящего, живого, истекающего кровью из раны на месте тебя. Моего.

Цепочка по ту сторону падает со звуком сброшенных оков.

За отворившейся дверью – ровесник моего отца, останься тот жив. Сухопарый и длинный, похожий на рыжего ястреба с белыми перьями, тут и там пробивающимися среди охряных. Одежды его черны, как его глаза.

– Не знаю, смогу ли я помочь, юная леди, – говорит незнакомец, прежде чем впустить меня за порог. – Но я попытаюсь.

Я следую за ним вглубь дома мимо каменных стен, сложенных задолго до нашего родового поместья, в комнату, где на полках древних дубовых шкафов теснятся талмуды в вытертых переплётах. На столе дымятся и булькают реторты, гоняющие зелья по хрустальным трубкам, блестят золотые сферы астролябий и расстелены звёздные карты.

Когда жестом сухой ладони, похожей на птичью лапу, мне велят опуститься в глубокое кресло перед очагом, я начинаю понимать, почему ледяная звезда привела меня сюда.

– Расскажи всё по порядку, – велит чародей, опускаясь в кресло напротив.

Огонь в очаге заполняет комнату теплом, но оно не может согреть меня. Осколок холода поселился в моей душе. Кусочек льда ждёт своего часа в моей ладони.

И я начинаю рассказывать – с самого начала, со дня, когда Белая Королева явилась тебе впервые, и дальше. Как он велит.

Во второй раз она пришла две зимы спустя, когда мы почти уже не были детьми.

На следующий год розы зацвели вновь, но мне не пришлось обрезать их: тебе было всё равно. Призрак твоей матери перестал являться тебе в шлейфе их аромата.

То были два года, наполненные песнями и улыбками, прятками и совместным чтением, смехом и долгими прогулками в закатных лучах. Два года, вернувшие меня в то время, когда я была любима, счастлива и не одинока.

Она пришла, когда выпал снег и мороз заскрёбся в стекла, инеем вычерчивая на них белые перья. В те дни тебя одолевала меланхолия: тревожные события следовали одно за другим, точно предупреждая о том, что вскоре изменит наши жизни навсегда. У трёхцветной кошки, жившей на конюшне, часто ластившейся к нам, пропали котята. Одна из горничных однажды не явилась в особняк, и больше о ней ничего не слышали. Война с иноземным императором не прекращалась – война, в которой наши мужчины сражались за освобождение чужих земель, – и grand mere начинала каждое утро с молитвы за нашу победу, которая дарует долгожданный мир всей земле.

Один белёсый день перетекал в другой, задумчивые тени на твоём лице становились всё глубже. И однажды, вернувшись с уроков, я вновь не нашла тебя ни в твоей спальне, ни в моей.

Ни тебя, ни твоей гитары.

Одевшись, я вышла в рано сгустившуюся мглу и отправилась на берег реки, тогда тревожась лишь о том, чтобы горло и пальцы твои не слишком замёрзли. Ты надеялся найти успокоение, уединившись со своей музыкой в излюбленном месте. Я это понимала.

Я шла, прибавляя цепочку своих следов к твоим, оставленным на снежном палимпсесте, – рукопись нашего пребывания на этой земле, обновляемая каждый год. Ботинки проваливались в белизну, обжигающую щиколотки; свеча в моём фонаре рассыпала по ней искры и оранжевые блики.

…ещё прежде, чем увидеть, я почувствовала. Потусторонний холод, что уже ощущала прежде, проникающий сквозь бархат и кожу прямиком в плоть и кости.