Как только смысл слов стал мне ясен, среди лета я всем телом ощутила пронизывающее дыхание зимы.

Ты пел о фейри, чей плащ соткан из вьюги, а на челе мерцает корона из ледяных звёзд. В балладе она звалась Белой Королевой, и герой, повстречав её, очаровывался её красой. Он знал, что поцелуй Белой Королевы станет его концом, и всё же просил о нём, ведь для него не будет гибели прекраснее и слаще…

Песня оборвалась. Должно быть, конец ты ещё не придумал.

Я следила, как ты подбираешь аккорды следующего куплета и мурлыкаешь что-то себе под нос, а затем всё же произнесла:

– Ты называл себя глупцом. Ты говорил мне, что она пугает тебя. И ты складываешь о ней песни? Песни, подобные этой?

Гитара захлебнулась, всхлипнула нескладным набором звуков, как побитый ребёнок.

Ты обернулся и посмотрел на меня – в серых глазах стыли голубые трещины, смертная тоска и страх.

– Я не знаю, что со мной происходит. – Твой голос и выражение на лице заставили меня пожалеть о полных злости вопросах. – Порой я не понимаю, что пугает меня на самом деле.

– Я понимаю. – Присев на камень по соседству, я коснулась ладонью твоего плеча, понимая: мне никогда не забыть, как касалась его другая, будто выточенная из снега ладонь. – Она околдовала тебя. Заворожила. Это говорит в тебе то, что она оставила, не ты.

Ты обнял меня и заплакал.

Слёзы, капающие на выпирающие косточки моих ключиц, были не теплее талого снега.

…а затем пришла весть о войне.

Иноземный император, убийца моего отца, потерпел сокрушительное поражение в далёкой северной стране. Наш король призвал всех вступить в ряды армии, чтобы расправиться с его обескровленным войском. Чтобы положить конец угрозе, терзающей нас уже десятилетие.

Ты не мог остаться в стороне – ни как мужчина, носящий нашу фамилию, ни как брат, знающий о моём горе, ни как простой человек. То был шанс расправиться с опасностью всему миру. Ледяные осколки в глазах не могли погасить жар твоего сердца.

Тогда ещё нет.

– Ты пойдёшь и вернёшься с победой, как и подобает наследнику нашего рода, – сказала тебе grand mere на прощание.

Я, разомкнув просоленные горем губы, с трудом выпустив тебя из кольца своих рук, смогла вымолвить только одно:

– Вернись.

Ты ушёл, простившись со мной одним лишь словом, глядя будто бы сквозь меня – должно быть, на поля грядущих сражений.

А меня тёмным болотом поглотили месяцы ожидания.

Тем самым призраком, которых ты когда-то боялся, я бродила по залам, без тебя полным сумрака и тишины – такой густой, что порой мне хотелось раздвинуть её руками. Тишина заливалась в уши, в горло, и я захлёбывалась ею, как стоячей водой.

В спальне я обнимала гитару, которую ты велел беречь до твоего возвращения, и цепляла струны кончиками пальцев. Их переливчатый звон ненадолго отгонял тишину, но та всегда оставалась поблизости, как голодный волк.

Я понимала, что толкнуло тебя отправиться туда. Я не могла ничего сделать, чтобы ты остался со мной. Но знала: если ты не вернёшься, как однажды не вернулся отец, меня не станет вместе с тобой.

Ты вернулся.

Мы победили.

Когда на закате лета ты въезжал во двор особняка на боевом коне, даже розы чествовали тебя своим благоуханием. Все славили наследника рода, героя войны.

Только я едва узнала тебя. Казалось, последний живой огонь, горевший в твоих глазах перед уходом, погас – остался голубой холод.

Спешившись, ты заключил меня в объятия. В них было столько силы, что мне вдруг подумалось: руки, когда-то так нежно державшие гитару, теперь с лёгкостью могут переломить мне кости.

Лишь позже я осознала – в день, когда я прошептала «вернись», я видела истинного тебя в последний раз.