Здесь же… Если бы Аурелиус нет постарался и не предупредил Вику заранее, она не знала бы, что и думать. Мужчина однозначно не был доволен своим низким положением, не собирался этого скрывать и вел себя так, словно он — сам император, не меньше. Симпатичный, привлекающий к себе неослабевающее женское внимание этакой жесткой мужской красотой, он разительно отличался от всех тех аристократических бездельников, которые сейчас окружали Вику.

Она не успела додумать и прийти к определенному решению: над столом разнесся веселый женский голос.

— Ах, Вилли, ты слышал ту чудесную историю, которую рассказывал барон? Презабавно, правда?

Вика исподтишка наблюдала за бастардом, буквально не отводила от него глаз несколько секунд подряд, и, наверное, только потому смогла заметить, какой злостью, даже ненавистью, вспыхнули на мгновение его глаза. Вспыхнули и погасли в тот же миг. Словно и не было ничего. Но Вика была удивлена, как никто за столом этого не заметил.

Она прекрасно понимала причину злости: «Вилли» — уменьшительная форма, подходившая для крестьянина, горожанина, да кого угодно, но только не того, в ком течет кровь императора, считавшего себя его сыном, пусть и незаконнорожденным. Подобное в других веках и других обществах обычно не спускалось. Унижение, втаптывание чести в грязь, не меньше.

Она думала, что мужчина взорвется, вскочит, пошлет всех вокруг далеко и надолго, быстрым шагом покинет зал. Но нет, вместо этого он с деланым равнодушием произнес:

— Конечно, ваша светлость.

И замолчал. Не произнес больше ни единого слова. Будто и не к нему только что обращались. Впрочем, его соседке этого было достаточно. Она весело рассмеялась и снова обратилась к своему соседу — тому самому барону.

Вика мысленно поставила себе галочку – попытаться разобраться в этом феномене. Ей было любопытно, что же все-таки происходило при дворе в замке, и почему никто не замечал вызывающего поведения бастарда.

Уильям не знал матери. Она могла быть служанкой, обнищавшей дворянкой, не подумавшей о последствиях наивной дочерью графа или герцога, глупенькой горожанкой, дочкой купца, отданной отцом кому-то из аристократов «за долги». Да кем угодно. Это не имело ни малейшего значения. Его величество, император Людвиг Пятый, да будут боги к нему благосклонны и продлят его жизнь, много и часто разъезжал по стране. Он охотно посещал замки своих феодалов, оставался там на ночь, а то и на несколько суток. А потом уезжал, ни на миг не подумав о последствиях. Всех детей, родившихся с его фамильным пятном, магически отслеживали специальные слуги. Они забирали младенца у матери, щедро платили ей, чтобы она о нем навсегда забыла, и увозили его. Далеко увозили. Там, где жил Уильям, были дети с разным цветом кожи и разрезом глаз. Но всех их объединяла кровь отца, текшая по их венам.

Растили их всех как приютских, не допускали братских-сестринских отношений, обращались с каждым строго, можно сказать, даже жестко, иногда и жестоко. И с детства постоянно внушали, что они, все здесь жившие, неполноценные. Не люди в полном смысле слова. А если и люди, то второго сорта. Их никто никогда не сможет полюбить, они не войдут в круг аристократов, не станут общаться с ними на равных. Они не достойны ни титула, ни семьи, ни спокойной жизни. Они — слуги, почти рабы, с императорской кровью в венах.

Когда дети входили в определенный возраст, становились совершеннолетними, праздновали свое восемнадцатилетие, их начинали обучать искусству любви и угождения. Специально обученные люди проводили с ними время, запираясь в комнатах, учили, как сделать так, чтобы будущий хозяин остался довольным поведением бастарда. Опоенные сайксом, юноши и девушки впервые познавали «постельную науку», старались владеть собой, своим телом. В девятнадцать-двадцать лет каждый из них по приказу императора отправлялся в свой первый замок, становился игрушкой для императорских фаворитов. И там, в зависимости от их удачливости и характера, начиналась их жизнь бастарда. Плохо или хорошо она шла, уже не было важно. С тех пор они, каждый бастард, отрабатывали свое содержание в том специальном приюте.