Боль немного притихла, вместо нее тело холодила вечерняя сырость. Ночевать в лесу желания не возникло – комары да медведи могут потревожить, и Вем захромал в сторону, где ему почудился просвет меж толстыми стволами. Он не ошибся с направлением. Уже через полчаса пути вышел на опушку и вдали разглядел в сумерках то, что искал – спящая деревня.

Ему повезло – хозяева ближайшего крайнего дома еще бодрствовали. На крыльце стояла женщина толстоногая в сарафане, растрепанные волосы доставали до ее пят. Мужик мелковатый при ней, но жилистый. Трое детей. Он остановился за кособоким тыном и махнул им рукой.

– Вечер добрый, уважаемые хозяева! Я пришел с миром. Иду издалека, держу путь в ближайший город, не пустите на ночлег путника?

Они не торопились отвечать, повернув головы, слушали.

– Я хорошо заплачу, с задатком...

Он оборвал свою речь. Сердце кольнуло дурным предчувствием, а ему он научился доверять. Что-то смущало. Возможно, то, что семейка выстроилась полукольцом и стала приближаться, или то как неестественно плавно просочились сквозь журавлевый колодец тело мужика. А лица...

Дракона мать!

Они же мертвы! Все мертвы. С глаз словно пелена спала и открылась явь: крыши изб провалены, вместо них торчали обугленные стропила, стены черные без окон, и нигде ни огонька. А семейка, так алчно взирающая на него, отличалась потрескавшейся кожей, лоскуты которой слетали при движении призраков седым пеплом. Как известно, привидения людей, ушедших через страдания, способны тянуть силы из живых.

Они уже были совсем рядом, когда Вем крутанул скип, пустив на защиту себе лишь жалкую горстку искр. Призраки перестали наползать. Временно, конечно. Поэтому парень рванул с места, превозмогая боль в колене. Со всей возможной прытью он бежал, опираясь на скип. А в голове проносились мысли: «Уже второй раз бегу за день. Не жизнь, а дерьмо ха-ши!».

В какой-то момент силы закончились, ноги подкосились, и он покатился со склона холма, собирая шишки и ушибы. На поляне его тело завершило головокружительный спуск. Вем замер, лежа на боку. Дышал через раз, превозмогая острый приступ боли. Ему очень нужна была передышка. Тут он ощутил, как в него тонюсенькой струйкой вливается вэя. Снова. Жаль, что так помалу.

На последних секундах перед тем, как отключиться, сложил скип и сунул за пазуху. Сколько пролежал без сознания, не известно. Видимо его сильно вырубило, раз не услышал дрязг подъезжающей телеги. Вем открыл глаза, лишь когда над ним склонился косматый дед, дремучий, как здешние места. Старик сцапал Вемовея за подбородок, повертел. Потом ткнул пальцем в больное плечо, хватанул колено.

Поморщившись, Вем смахнул чужую руку.

– Полегче, старик! – прохрипел. Затем превозмогая боль медленно поднялся. Скип на сей раз не собирался светить, мало ли.

Дед промычал что-то, а потом указал на телегу.

Сообразил не сразу. Наконец, понял. Похоже, ему предлагали прокатиться.

Космарь вернулся к телеге, груженой бревнами. Развязал бочину, и бревна с грохотом скатились на землю. Гнедая лошадь тяжеловес даже ухом не повела, продолжала обгладывать листву с растущей рядом осины. Дед вернулся, и приглашающем жесте указал на телегу, не рискуя больше хватать чужака. Парень мешкал недолго. Проковылял к телеге и улегся на дощатое дно, присыпанное сеном.

Ехали по бездорожью. Вем все время беззвучно шипел на ухабах. Когда телега выкатила на поле, и лес отступил, вдали на холме в сизом утреннем мареве открылся взгляду недостроенный сруб. Похоже старик туда лес и возит. Но кому понадобилось строить жилище в такой глуши, да еще в соседстве с неупокоенными душами?