- Донна Доменика, давайте вашу сумку, я отнесу. Вы в больницу или прямо к дону Бруно?
- К нему, - рассмеялась Доменика. – Несите.
А у Элоизы зазвонил телефон, и это оказался Лодовико.
- И где ты есть, позволь спросить? Нет бы позвонить и узнать – вдруг какие новости? Или хотя бы пришла бы с нами выпить, – бурчал он, но она слышала – это было совершенно не обиженное бурчание, так, для порядка.
- В данную минуту – в гараже. Могу прийти, куда надо. А какие, собственно, новости и куда приходить?
- К реставраторам, - сообщил Лодовико. – Здесь у нас та самая отчётливая чертовщина.
* * *
В конференц-зале реставраторов Элоиза ожидаемо увидела Лодовико и отца Варфоломея, тут же были Оливия Дельфино, статная дама в годах, глава реставрационного отдела, и искусствовед Габриэлла Кортезе. За компьютером сидел юный сотрудник службы безопасности Даниэле, за его плечом стоял Гаэтано, и оба они хмуро смотрели в монитор.
Вчерашний портрет лежал на большом столе посреди помещения.
- Добрый вечер, дамы и господа, - Элоиза вошла и прикрыла дверь.
- Проходите, Элоиза, и располагайтесь. Или не располагайтесь, а посмотрите ещё раз на это полотно, и я буду рад, если вы скажете, что с ним не так, - Варфоломей кивнул на стол.
- А с ним что-то не так? - Элоиза подошла к столу и вгляделась в лицо изображённой дамы.
- Понимаете, она падает, - сказала Оливия.
И в голосе её было что-то такое, трудно передаваемое. С чем ранее никогда не сталкивалась дама её возраста, опыта, квалификации и габаритов.
- Куда и откуда? – уточнила Элоиза.
- На пол, - пожала плечами Оливия. – Помните, мы её оставили вчера здесь стоять? Утром она была на полу. Подняли, поставили обратно – мало ли? Рассмотрели глазами, потом через лупу, сделали рентеновский снимок и посветили разными лампами. Не увидели ничего предосудительного. Можно сказать, целый день с ней тут ковырялись всем коллективом. А в конце рабочего дня оставили так же, как и вчера, и собрались уходить, и зал заперли, и опечатали. А потом я поняла, что забыла здесь телефон, и пришлось вернуться. И что вы думаете? Снова лежала на полу. Я не понимаю.
- А камеры просмотрели?
- Да, донна Элоиза, - кивнул Гаэтано. – Даниэле просмотрел очень внимательно. Никто к ней не подходил. Мы можем вам показать, это реальная чертовщина.
- Да глюк это какой-то, - пробормотал Даниэле. – Ну не может такого быть. Камеры глючат.
- Обе разом и одинаковым образом? Не верю, - покачал головой Гаэтано.
Он открыл и показал ей четыре ролика, вырезанных из общих записей, по два с каждой камеры. Смысл в них был примерно один, и он отлично описывался обеими приведёнными понятиями – это мог быть, гм, глюк, но могла быть и чертовщина.
Картина стояла, где поставили. Тихо стояла. А потом вдруг по полотну шла непонятная дрожь, оно рывком сдвигалось на край, теряло центр тяжести и валилось на пол. Второй раз подобная же дрожь возникла уже на полу, и в результате усилия предмет сдвинулся по паркету сантиметров на тридцать по направлению к двери.
- И все реальные возможности вы уже исключили, - Элоиза посмотрела на Лодовико и отца Варфоломея.
- Да. Неисправность оборудования, неисправность вентиляции, слишком сильный сквозняк – всё это не прокатывает. Сквозняка нет, вентиляция в норме – инженеры проверили, а подставка вон стоит, и все её части в порядке, - кивнул Лодовико на помянутый предмет.
- А молитвы читали? Помнится, на привидение отлично действовало, - пробормотала Элоиза, ни на кого не глядя.
- Как же без молитвы-то, - вздохнул Варфоломей. – Только увы, яснее не стало. Вот, положили на стол, и думаем – куда она ночью поползёт, к двери или в окно.