– Да будь я проклят.

– Вы когда-нибудь убивали?

Он ошарашенно глядел на нее сверху вниз.

На щеках у Джейн Туссейнт алели пятна румянца, вся она буквально дрожала от тревоги.

– Сегодня вечером, в семь, я пою в Опера Гарнье. Это опера. «Богема». Для вас будет оставлено место… в первом ряду. Вы придете?

Голова у него кружилась, но все же он осознал, что есть вопрос, на который ему необходимо сейчас же получить ответ.

– Где ваш муж?

– У меня нет мужа.

Он нахмурился. Эту деталь он запомнил очень четко. У Джейн Туссейнт был муж.

– Насколько я помню, его звали Оливером. Он был так стар, что годился вам в дедушки. А еще он отправил вас прочь с первым встречным и не удосужился даже узнать, пережил ли ваш мальчик ту ночь.

– Он думал, что вы доктор. Вы и сами тогда этого не отрицали, и, судя по всему, он не зря вам доверился, хотя я так и не сумела себе объяснить, ради чего вы пошли на такое.

Он тоже не мог себе этого объяснить и потому даже не пытался. За свою жизнь он совершил тысячи импульсивных, нелепых поступков и ни один из них не мог толком объяснить. В голове у него прозвучали строки, и он постарался их запомнить, чтобы позже записать в свою книжечку.

– Оливер мертв, – сказала она, очертя голову бросаясь к цели. Она и сама чем-то напоминала перекати-поле. – Гастроли спланированы. Билеты на пароход куплены. Даты назначены. Мне нужен сопровождающий. Нам. Мне и Огастесу.

Она кашлянула, прочищая горло, и распрямилась, встретилась с ним глазами, придала лицу безмятежное выражение.

– Я вам хорошо заплачу, – прибавила она.

– Эти гастроли устроили вы сами, – проговорил он. – Нет никакого начальника, который будет дышать мне в затылок и говорить, что делать?

– У меня есть импресарио, в каждом городе нанят оркестр с дирижером, но начальника нет… И мужа тоже. Я сама все устроила, так что дышать вам в затылок и говорить, что делать, тоже буду я. Вам нужно будет делать все, о чем я вас попрошу.

Отчего-то мысль об этом его совершенно не огорчала. А еще он понимал, что она и представить себе не может, как двусмысленно звучит ее предложение.

Она боялась, что он откажется. Он видел этот страх в каждом ее движении, в том, как она едва осмеливалась дышать. Джейн Туссейнт была в отчаянии.

– Мне бы не хотелось обсуждать это в присутствии сына. Вы придете сегодня вечером? – с мольбой в голосе спросила она.

Он зачарованно кивнул, и уже в следующий миг рядом с ними появился Огастес. Он подоспел как раз вовремя, спас Бутча от Джейн – а может, наоборот, Джейн от Бутча, – и охотно выбрал им всем пирожные.

Благороден тот,

Кто отдаст жизнь за других.

Жаль, это не я.

Через месяц после встречи с врачом, который не был врачом, Джейн Туссейнт увидела полицейский циркуляр, в котором сообщалось, что власти разыскивают некоего Бутча Кэссиди. С листка объявления на нее смотрел Ноубл Солт, глаза его были серьезны, губы трогала чуть заметная улыбка. На снимке в листовке он был без усов и от этого выглядел моложе. И все же она сразу узнала его и, остановившись, уставилась на фотографию, быстро, не веря тому, что видит, прочла подпись. А потом сорвала циркуляр со стены пассажирского вагона.

– Что ты делаешь? – спросил Оливер, жестом подзывая носильщика к груде их багажа.

– Это доктор Солт, – ответила она, не отрываясь от глубоко посаженных глаз на фото.

Снимок был черно-белым, но она знала, что в жизни эти глаза сияют яркой, искренней голубизной.

– Кто?

– Врач, который вылечил Огастеса… Это он.

– Что за глупости, – буркнул в ответ Оливер.