Мар слушал, кивал. Задавал наводящие вопросы, но Шуге все равно казалось, что все мысли дракона сосредоточены на чем-то другом.

Он ошибался: Мару было жизненно необходимо поддерживать этот разговор, чтобы не сосредотачиваться поневоле на внутренних ощущениях, на боли в разбитых и обожженных пальцах и в распаханной орденским палачом спине.

Пока Трой рассказывал, Шуга принес кружку с водой. Сначала протянул дракону, но сразу понял, что он не сможет его взять, и смущаясь, предложил:

– Погоди, я сейчас ко рту… только не захлебнись…

Мар жадно выпил воду и поблагодарил сразу обоих мальчишек. За все – и за то, что в дом пустили, и за воду, и за то, что развлекают. За то, что без сомнений кинулись помогать.

Он и сам не знал, какая такая магическая кривая при безадресной, не просчитанной телепортации вынесла его к дому Вальтара Самума. Он думал – размажет о скалы где-нибудь в пустошах или и вовсе выплюнет где-нибудь бесформенным куском мяса химерам на поживу…

Трой, посопев, подсел к Мару сбоку и ткнулся лбом ему в плечо.

– А помнишь, как мы на обрыв ходили? Летом? И костер…

– Помню.

Мар несколько раз бывал в Белуше, и каждый раз обязательно заглядывал к Вальтару и его сыновьям, объясняя это, разумеется, обещанием, которое дал Янке.

Сказал же что будет присматривать? Ну вот, он и присматривает. Все честно!

– А помнишь, как я палец обжог? Когда картошку доставал?

– Помню, конечно.

– Знаешь, как было больно?!

– Можешь не сомневаться…

– А ты сказал, что если плохо или больно, то есть один способ, чтоб было легче. Помнишь?

Мар промолчал.

Тот летний вечер, закат над циркусом, костер с теплыми искрами… и маленький Трой, который мужественно пытается сдерживать слезы, но они все равно текут. А виновата во всем, конечно… картошка! Которая оказалась слишком уж горячей… и теперь ее даже не хочется есть…

– Трой, ну отстань ты от Мара, видишь, ему больно! – вступился Шуга.

– Да нет, ничего. Просто вспомнилось. А, правда, хороший был день… даже несмотря на картошку.

Трой широко улыбнулся.

– А мне твой способ, во, как пригодился…

– Это песни-то орать? Вместо слез? – поднял брови Шуга и тоже уселся прямо на пол, по другую сторону от Мара. – Точно. Мы про Скальда пели. И про «легужабу». Только у Троя медведь ухо оттоптал!..

– А тебе слон!

– А слонов не бывает!

– А все равно.

– Так это поэтому ты теперь все время чуть что не так, то сразу: «Легужаба в темной норе, Легужаба в мокром тепле! Я поймаю тебя легужаба, тебе не скрыться!»…

Трой дурачась, подпел:

– У меня есть летучий змей, у меня есть ведро камней, я иду к тебе, я огромный болотный рыцарь! По бо-то-ту!!!

Мар, прикрыв веки, забыв о гордости и кажется, вообще обо всем, одними губами повторял навязчивые слова дурацкой песенки, как заклинание.

Ему даже мерещилась эта несчастная зеленая «легужаба», затаившаяся среди камней и камышей в страхе перед толпами сказочных Иванушек, которые ходят на болото специально целовать лягушек. Песенку эту они пели еще с Роландом Аркадой, когда учились в Академии. Тогда было много песен… и грустных, и серьезных и смешных. И даже таких дурацких… а потом забылось.

Мар подумал, что тогда у костра с братьями Янки он что-то пел вообще в первый раз лет за десять. А ведь когда-то они с Роландом наполовину всерьез подумывали о карьере уличных музыкантов – если что пойдет не так и из Академии за многочисленные нарушения их все-таки выгонят…

– А что у тебя с руками? – спросил Шуга, когда они допели про «легужабу». – Может, чем-то намазать?

– Я позже. Надо действительно сначала отмыть это. От крови. Просто больно. Я… боюсь напугать ваших соседей, если вдруг заору.