Поэтому моя разноцветная копна, уже преспокойно закрывающая ягодицы, бесспорно могла считаться серьезным козырем. По крайне мере, в части утверждения, что я ценность, которую следуют беречь. 

- Что ж, мы должны придумать тебе подходящее прозвище. Но сначала парные и осмотр. 

Я напряглась, и это не укрылось от Хозяйки. 

- Не стоит переживать. Это почти не больно, - она засмеялась, видимо, одержимая тем же пороком, что и многие другие фейри - растлевающей тягой к чужим страданиям. 

- Как прикажете, Госпожа. Я готова следовать вашим наставлениям, - вспомнив, чему меня учил Брон перед расставанием, не опуская головы, но вместе с тем покорно отозвалась я. 

Зингда плотоядно улыбнулась. Она так широко растянула губы, что на свет показались длинные заостренные зубы-конусы, расположенные на месте жевательных. Возникало подозрение, что аккуратный с виду, даже можно сказать, небольшой рот на самом деле - замаскированная версия настоящей монструозной пасти. Очередное свидетельство того, как обманчив мир бессмертных фейри, где уродливое чудище ловко прячется у всех на виду за завесой обманчиво нежной улыбки. 

- Даже держишь себя, как сида, - с довольством отметила Зингда. - Пожалуй, ты и в самом деле прекрасно послужишь моим целям. Ступай в дом, слуги тебя устроят. Чесса! - приказала фейка, и тут же в приоткрытую монументальных размеров дверь высунулась голова черной, как уголь, девочки. 

Она тут же выскочила окончательно, оказавшись очаровательно крылатой, со множеством тонких длинных косичек, ещё более черных, чем она сама. 

Это был первый фейри из тех, что мне довелось увидеть, который бы мог с полным правом считаться юным. До того, вдруг поняла я, ни одного ребенка или хотя бы подростка мне в Инмире попросту не встречалось. Это открытие несколько озадачивало. 

- Делай свою работу, - меж тем велела Зингда своей маленькой прислужнице. - Всё как обычно. 

- Слушаюсь, Хозяйка, - девочка поклонилась. - В какую клеть её посадить? 

- В самую лучшую, ослица. В самую лучшую.  

Демонстрируя острые выпирающие лопатки под тонкой тканью опять же черного платья, Чесса вновь низко склонилась, отчего золотые колокольчики на наручных браслетах задорно зазвенели. 

Со мной она разговаривать не стала, а лишь подав едва уловимый знак следовать за ней, поспешила скрыться в каменной махине зловещей Ломоргаты. 

Что и говорить, а новость о «самой лучшей» клетке, в которой мне теперь предстояло жить, сделала и без того не радужные перспективы совсем уж мрачными.  

***

Комната была большой и круглой. Она имела множество вытянутых сводчатых окон, настолько узких, что без труда в них, похоже, нельзя было просунуть и голову. Впрочем, сделать этого всё равно бы не получилось, так как каждое окно наглухо запирала золоченая ажурная решетка с красивым ботаническим мотивом. Что-то на тему терновых лоз и птичек. Стены - обиты шелком цвета персика и сливок, под высоким потолком - переплетение воздушных вуалей с застрявшими в них, словно звезды в облаках, многочисленными световыми сферами. 

Пол устилали светлые ковры. Повсюду небольшими островами возвышались толстые, обтянутые благородными тканями лежанки, буквально засыпанные кучей округлых подушечек с бахромой. В комнате не наблюдалось ни диванов, ни кресел, ни хотя бы одного, даже самого затрапезного стула. Возле широкого низкого столика, который здесь имелся в наличии, видимо, предлагалось вкушать пищу, сидя прямо на полу. Или же подложив под причинное место всё ту же округлую, как блин, подушку.

В центре комнаты имелся небольшой, опять же округлый подиум. Напротив него с равным расстоянием друг от друга стояли три напольных зеркала. Их вычурное обрамление, включая массивные, в форме птичьих лап держатели обильно покрывала позолота, которой здесь, казалось, стремились припылить всё, что только возможно.