Со злостью выкрикнув последнюю строчку, Вика реально ощутила в себе самую настоящую ненависть по отношению к жлобу-муравью, который, злорадно усмехаясь, оставил её подыхать на улице – настолько вжилась в образ. Она знала, что точно так же и в жизни: нередко представители простых, «земных» профессий, которые твёрдо стоят на ногах и не беспокоятся о том, будет ли у них завтра кусок хлеба, презирают людей творческих и посматривают на них свысока.

С очень большим чувством и гневно горящими глазами она дочитала басню до конца:

– …Когда-нибудь в раю, где пляшет в вышине

Весёлый рой теней, – ТЫ подползёшь ко мне,

Худой, мозолистый, угрюмый, большеротый, –

И, с завистью следя воздушный мой прыжок,

Попросишь: «Стрекоза, пусти меня в кружок!» –

А я тебе скажу: «Пойди-ка поработай!»

На несколько мгновений повисла тишина, а затем Михальченко заговорил с ней очень участливым тоном. Вике вообще почему-то казалось, что он постоянно её жалеет, хотя не понимала, с какой стати. Она ничего о себе не рассказывала, и жалеть её народному артисту России было не за что.

– Ну, а из прозы что ты нам приготовила?

– Шукшина, – ответила Вика, и Алексей Яковлевич расцвёл:

– О, один из моих любимых писателей!

– Я не знала, – испугалась Вика. – Честно, не знала.

– А отчего ты оправдываешься?

– Ну, не хотелось бы, чтобы вы думали, будто я специально выбрала вашего любимого автора из желания угодить… – ляпнула она, не задумываясь.

Члены комиссии захохотали.

– Ну ладно, – отсмеявшись, произнёс Мастер, – ты мне скажи вот что… Есть ли у тебя своя актёрская мечта? В смысле, кого бы ты хотела сыграть в будущем?

На этот вопрос Вика ответила без заминки:

– Я очень люблю Чехова. И моя мечта… это не мечта уже даже, а самая настоящая навязчивая идея – сыграть хотя бы по одной роли в каждой его пьесе.

Михальченко так светло и радостно ей улыбнулся, что Вика интуитивно поняла: она ему понравилась, она успешно прошла этот тур!

Так оно и вышло. Её радушно пригласили на следующий этап – фотопробы и сцендвижение.

…Не обошлось, конечно, без драм. Едва ли группу абитуриентов можно было назвать сочувствующими единомышленниками. В основной массе ребята казались милыми и добрыми, расположенными друг к другу, – но это только до тех пор, пока они шли нога в ногу. Едва кто-то опережал кого-то хотя бы на полшага, на один балл – отношение стремительно менялось. Когда речь шла о своих успехах, своих оценках, каждый начинал расчищать себе дорогу локтями. Разумеется, все вылетевшие дружно ненавидели прошедших, а сами прошедшие испытывали к вылетевшим смешанное чувство жалости и неловкости, словно начинающий вор по отношению к своей первой ограбленной жертве.

Алла рыдала взахлёб – второй тур она провалила. Фунтик неуклюже старался её утешить; остальным было всё равно – подобным бурным сценам во ВГИКе давно уже никто не удивлялся. Фунтик натурально страдал, видя, как переживает Алла, и буквально из кожи вон лез, чтобы её развеселить. Плача, девушка резко отбросила его руку, которой он успокаивающе поглаживал её по плечу, и злобно закричала:

– Да отвали ты от меня, деревня!.. Достал! Понаехали тут, ещё и лапают… Чеши вон к своей колхознице с чебуреками! – кивнула она в сторону Вики.

– С беляшами, – невозмутимо поправила Вика.

Алла вперила в неё ненавидящий взгляд – у Вики даже мурашки поползли по спине.

– Что, радуешься, небось, что прошла? Да только невелика победа… Наверняка сделала глазки Михальченко, вот старый дурак и повёлся. Все вы такие, провинциалы хабалистые – готовы через трупы шагать к достижению цели… Ни совести, ни чести!