– Все в порядке, – туманно ответил Захаров. – Считайте, что мне удалось сотворить чудо.

И умильно уставился на Достоевскую.

– Алена Ивановна, как вам удается так вкусно готовить?

Алена Ивановна польщенно улыбнулась.

– Спасибо, Костя, – одобрительно кивнул я. – Сегодня можешь отдыхать и отсыпаться.

– Благодарю, сын мой, – поддержал меня отец Иннокентий. – Господь не оставит тебя своей милостью.

– Надеюсь, – с набитым ртом отозвался Захаров. – Пусть пошлет мне мягкую подушку и несколько часов покоя, и мы будем в расчете.

За завтраком я расспрашивал отца Иннокентия, как жилось в губернии при прежнем губернаторе.

– Плохо жилось, Никита Васильевич, – откровенно отозвался священник. – Воровал Цепляев открыто, не боялся грома небесного. Ну, и остальные чиновники тянули, что могли. Теперь боятся. Ты хорошо сделал, что Павла Лаврентьевича поставил главным над ними. Он ни одной копейке не позволит в воровские руки уйти. Только Холмский уезд и был в порядке. Так Цепляев сколько уж пытался выжить Тишина с его места.

– А ты давно знаком с Павлом Лаврентьевичем? – поинтересовался я.

– Еще со времени учебы в магической академии. Мы в один год туда поступили.

– А как ты священником стал?

Отец Иннокентий улыбнулся в седую бороду.

– Меня с детства больше к книгам тянуло, а не к магии. Нас у отца семеро было, я средний. Поместье маленькое – одна деревенька, да три аномалии. Хочешь – не хочешь, а нужно было службу искать. Или в гвардейцы идти, или управляющим к богатому аристократу проситься. Павел Лаврентьевич по государственной линии пошел, чиновником стал. А я в семинарию подался.

Отец Иннокентий откусил пирожок и аккуратно стряхнул крошки с волнистой седой бороды.

– После окончания семинарии оставили меня алтарником в Симеоновской церкви – отец постарался. Потом рукоположили в диаконы и отправили в Холмск. И тут снова встретились с Тишиным. Его как раз помощником уездного комиссара назначили. С тех пор и служим вместе. Павел Лаврентьевич до уездного комиссара дорос. А я сан принял, когда мой предшественник на покой ушел.

Голос священника мерно рокотал, рождая чувство уюта и покоя.

Отец Иннокентий отставил пустую чашку и мирно улыбнулся Алене Ивановне:

– Благодарю за трапезу. Не пирожки, а истинное чудо. Мне бы рецепт, Алена Ивановна – попадья моя тоже печь любит.

– Я запишу, – просияла Достоевская и вылетела из кухни.

А я поднялся из-за стола.

– Едем, отец Иннокентий. Костя, где ты машину священника оставил?

Захаров вскинул на меня покрасневшие от бессонницы глаза.

– Сейчас покажу.

Мы вышли за ворота, и я остолбенел от удивления.

Вместо пыльной и ржавой крохотной развалюхи отца Иннокентия за воротами усадьбы стоял крепкий синий минивен.

– Что это? – спросил я.

– Холмские механики постарались, – не моргнув глазом, соврал Захаров. – Золотые руки у мастеров. Преобразилась колесница чудесным образом.

– Костя, не морочь мне голову, – строго сказал я.

Захаров отвел меня в сторону.

– Ну, купил я эту машину. Недорого досталась – хозяину срочно деньги понадобились. А я еще обещал ему гвардейцев прислать в аномалию вне очереди.

– Где же ты такого замечательного продавца нашел среди ночи?

– Евграфа Мальцева разбудил. Он и подсказал, у кого можно купить машину.

– А где машина отца Иннокентия?

– Эта колесница даже до Холмска не доехала, заглохла по дороге. Я механиков вызвал, так они не взялись ее чинить. Уволокли на свалку.

– Молодец, Костя, – улыбнулся я. – Решил проблему, это главное. Бывший хозяин машины точно доволен?

– Еще как, – заверил меня Захаров. – Мои ребята ему из аномалии столько ресурсов вынесут, что он себе новую машину купит.