— Как отец сюда пробрался? Повреждён барьер?

Причина наверняка в этом. Я предполагала, что рано или поздно родитель объявится, поэтому морально готовилась к неминуемой встрече. Но не здесь. Не в особняке Грёжес, который, по словам Настоятельницы Храма Амунаи, защищён мощью Окольса от любого вида тёмной магии.

Сарис Марис неожиданно лаконична.

— Переоденься и приходи на кухню. Нам пора поговорить.

Зла не хватает! Дождалась она момента, когда от разговора не откажусь. Сначала с явлением отца разобраться, потом с Лером. Тяжёлым взглядом сверлю удаляющуюся спину матери. Рэк! Не хочу с ней разговаривать, но мне нужно во всём разобраться, а мать — единственный источник сведений. Вряд ли кто-то в этом доме знает больше, чем провидица.

Добравшись до своей комнаты, медленно стягиваю мокрую одежду, насухо вытираюсь и, натянув на продрогшее тело тёплое платье, расчёсываю влажные волосы и собираю их в низкий хвост. Посмотрев в зеркало и удовлетворившись результатом, спускаюсь вниз.

Сарис Марис занята делом. Глянув на меня из-за плеча и кивнув на стул с высокой спинкой, она продолжает сервировать покрытый розовой скатертью стол, на который водружает серебряный поднос со сладкой выпечкой, стеклянный чайничек с зеленоватым напитком и пару фарфоровых чашечек. Всё это расставляется вокруг узкой вазы с бледно-голубыми цветами. Красиво.

Опускаюсь на мягкое сидение, складываю на коленях ладони. До боли сжав пальцы, вспоминаю день, когда мы с Сарис Марис мирно беседовали, попивая аяновый чай. Тогда я не подозревала, что экономка дома Грёжес — моя мать.

Тисками сдавливает сердце, покрытое чернильными разводами несмолкающей боли. Она рвётся на свободу. Но я молчу. О смерти Эйи, о жизненных тяготах, выпавших на мою долю. Обо всём молчу. Спрашиваю об одном:

— Если барьер цел, как отец сюда прорвался? — Раз провидица спокойна, значит с защитой всё в порядке.

Заняв свободный стул, Сарис Марис не считает нужным утаивать правду:

— Альбийская Химера.

Вздрагиваю. Хранятся у абуша старинные свитки о «живых куклах» — жрицах или послушницах, становившихся в свой срок марионетками в руках Хозяина. Если не изменяет память, в ветхих манускриптах говорится о свободолюбии, непримиримости, вспыльчивости Альбийских Химер. Ими носимая древняя магия позволяет, стоит поместить внутрь чужеродный элемент, скрывать его и переправлять через любые границы и защитные барьеры, охраняемые боевыми магами. Такие границы создаются специальными артефактам наподобие Окольса.

Рэк, всех!

— Алзея, где?.. — вскакиваю с места.

Чувствую, бывшая жрица Храма Амунаи и есть Альбийская Химера. Пусть мы никогда не были подругами, но я не ожидала от неё вероломства.

Сарис Марис мой энтузиазм не разделяет. В спайке с холодным взглядом идёт жёсткий приказ:

— Сядь, Ариш! — Как подкошенная я падаю обратно на стул. Воля у матери — что наковальня. А её забота может довести до нервного срыва. — Подкрепись, — она пододвигает ко мне тарелку с выпечкой. — Разговор предстоит долгий. Об Алзее не беспокойся, нет её тут.

— Как?

— Ешь! — пресекает она мои вопросы.

Скрежеща зубами — давно такой злости не испытывала, если вообще испытывала когда-нибудь — беру пирожок и надкусываю. Быстро жую. Медленнее… Вязкость, тягучая горечь… Передёргиваюсь! Вместо привычной апельсиновой начинки внутри оказываются измельчённые травы. Настороженно принюхиваюсь. Калэния, мята, алоэ, дубовый корень…

— Отравить решила? — цежу и начинаю отплёвываться.

Надеюсь, проглотить ничего не успела. Подобной гремучей смесью казнят в муках Крувов, если те попадают в руки канц-магов, чей девиз «Никакого снисхождения к убийцам!» «Пятитравие» — приводимый в исполнение приговор, получивший своё название от количества трав, смешиваемых в однородную массу.