Чтобы выправить положение, господин де Фронтенак уступил ему свою собственную молитвенную скамеечку, которая располагалась чуть впереди мест, отведенных для его гостей, графа и графини де Пейрак. При этом он бросил недовольный взгляд на интенданта Карлона, опустившегося на колени справа от Вильдавре, который занял место, предназначавшееся господину де Барданю. Так маленький маркиз, стремясь оказаться как можно ближе к Анжелике, нарушил порядок, в коем должны были сидеть официальные лица.

А интендант Карлон, рискуя быть отодвинутым назад, завладел местом, которое в крайнем случае должно было принадлежать господину де Вильдавре, поскольку тот являлся губернатором Акадии и возвращался в Квебек после долгой и нелегкой поездки по вверенным ему землям.

Однако губернатор разрешил этот запутанный вопрос, подвинув свою скамеечку для коленопреклонений на места для певчих, совсем рядом с балюстрадой, ограждающей алтарь. Это означало, что, если в силу его высокой должности ему и дозволяется входить на территорию, где могут находиться только клирики, он находится там лишь как смиреннейший из рабов Божьих.

Епископ, направляясь к ступенькам алтаря, заметил это и нахмурился. Между тем торжественная месса началась. Поющие в хоре дети вышли из ризницы и построились в две шеренги вокруг кафедры; поприветствовав друг друга, они наполнили кадила ладаном из ладанницы и затянули радостный гимн:

Анжелика уже много лет не присутствовала на торжественной католической мессе.

Она скиталась по морям и лесам, ведя жизнь искательницы приключений, отвергнутой обществом, к которому когда-то принадлежала.

«Как это странно», – подумала она.

Из дюжины серебряных кадильниц, раскачиваемых отроками в красных и черных сутанах, поднимались облачка благоуханного дыма. По ступеням, ведущим к алтарю, спускались и поднимались совершающие богослужение священники, благословляя прихожан в своих праздничных рясах, расшитых золотыми и серебряными нитями.

Повергнутая в оцепенение этими монотонными движениями и звуками органа, Анжелика отдалась воспоминаниям. Хотя она не могла понять причины, в ее памяти начали всплывать забытые лица, забавные происшествия, обрывки событий. Однако она продолжала держаться очень прямо, облокотившись на перила молитвенной скамьи и сложив руки в позе, как ее научили монахини-урсулинки в Пуатье. От подсвечников с горящими свечами, стоящих на медных подставках по обе стороны алтаря, а также в боковых часовнях, расположенных в поперечном нефе и апсиде, шел жар и ослепительный свет. К аромату ладана примешивался сладковатый запах воска. В этом пляшущем свете роскошные украшения дарохранительницы и запрестольных образов, казалось, увеличивались в объеме и кипели, испуская золотые пузырьки. Гроздья фруктов, гирлянды цветов, консоли, волюты, завитки, кадильницы, потиры, изображение доброго пастыря и агнца. В мерцании свечей все это словно шевелилось. Маленькие деревянные статуи святых, казалось, выходили из своих ниш, венчающий их купол расширялся, хрустальные окошечки двух рак сверкали.

Все это вдруг напомнило ей о проклятиях, изрыгаемых преподобным Пэтриджем, пастором из Новой Англии: «Паписты исповедуют религию блудницы вавилонской, религию фанатиков». Это он забил насмерть иезуита отца Вернона.

Анжелика подняла голову, чтобы разглядеть иезуитов, стоявших в два ряда между резными скамьями клироса.