Он посмотрел на нее долгим взглядом. Выражение его лица тронуло Анжелику, и она поняла, что одной этой фразой отблагодарила его стократ. Он ловил каждое ее слово, каждый жест, словно драгоценные жемчужины.

– Сколько в вас огня! – молвил он. – Я наблюдаю за вами, и мне кажется, что именно это в вас и очаровало меня в Ла-Рошели. Ваш пыл, вкус к жизни, та добросовестность, с которой вы ищете наилучшее решение. В Ла-Рошели я был поражен тем, что вы горой встали за своих хозяев-гугенотов, словно проявленная к ним несправедливость касалась и вас, и при этом совершенно не думали, как ваш порыв отразится на вас самой.

В то время мне очень хотелось знать, какого цвета ваши волосы, которые вы так старательно прятали под чепцом служанки… Теперь я знаю, каковы они, – добавил он, останавливаясь на пороге вестибюля и глядя на нее. – Вы похожи на фею.

Легким жестом он коснулся ее светлых, золотистых волос. Он был так погружен в свои грезы, что ему, как и всегда, казалось, что они одни в целом мире. Но к ним приближался граф де Ломени, желающий попрощаться, и господин де Бардань, поцеловав руку Анжелике, отошел в сторону.

Жоффрей де Пейрак задержался, беседуя с губернатором и неким Морийоном, заместителем интенданта, которому после договора, подписанного в Бреде, была поручена миссия в английских колониях. Во время заседания он из робости не проронил ни слова, но теперь с удовольствием говорил о предмете, который хорошо знал, и подтвердил сказанное графом относительно очертаний границ в районе устья Кеннебека.

Вильдавре, покидая замок, рассказывал троим первым советникам о том, как он собирается обустроить и украсить свой новый корабль.

– Надеюсь, вы дадите ему не такое языческое имя, как первому кораблю, – сказал господин де Сен-Шамон.

– Я назову его «Афродита»… И я собираюсь попросить столяра Ле Бассера сделать мне из дерева скульптуру для его носовой части – Афродиту, выходящую из морской пены. Это хоть немного отвлечет его от изготовления дарохранительниц.

Во дворе солдаты из караула, поставив мушкеты в козлы, собрались у костра, над которым был подвешен котелок. От него шел аппетитный запах. В этот час к запаху горящих дров повсюду примешивались ароматы еды. В трактирах готовили птицу, дичь и пироги. Из окон и дверей доносились дразнящие запахи супов и рагу и, хотя они были наглухо закрыты, слышался стук оловянных ложек о миски.

Из лагеря гуронов к верхним кварталам несся запах сагамита, традиционной индейской маисовой похлебки.

Члены Высшего совета торопливо расходились по домам, поскольку дискуссии пробудили в них волчий аппетит.

Госпожа де Меркувиль продолжила спор с господином Гобером де Ла Меллуазом, решив во что бы то ни стало заполучить двух пленных англичан. По дороге она перехватила интенданта Карлона, пытаясь заставить его сдаться.

Шедшая позади нее Анжелика услышала, как Жоффрей говорит господину Базилю:

– Я вам очень признателен. Мне известно, что ничто здесь не происходит без вашего ведома.

Купец обогнал ее, приветственно приподняв свою меховую шапку, затем удалился, держа руки в карманах коричневого сюртука с воротником, манжетами и отворотами карманов, отделанными тем же черным мехом, что пошел на его головной убор. Обутый в индейские сапоги, он ступал уверенно и быстро, походкой, присущей жителям этого края. Дойдя до ворот, его приказчик обернулся и заговорщицки им подмигнул.

Жоффрей взял Анжелику под руку. Испанские наемники, ожидавшие их в углу двора, пошли впереди них.

Монсеньор де Лаваль, чья величественная фигура в лиловом облачении резко выделялась на фоне черных сутан его свиты, направился в семинарию, где его ждал скромный обед. Перед тем как проследовать в личные апартаменты, он прошел через большие трапезные, чтобы благословить воспитанников, сидящих за столами перед миской молока с размоченным в нем хлебом.