Анжелика заметила, что всеми покинутой оказалась только мавританка, впрочем очень приветливая и хорошенькая. В стремлении к благопристойности матросы Колена Патюреля вовсе не хотели любезничать с метиской, дабы не вспоминать о своем явном пристрастии к островитянкам во время морских странствий.

Анжелика уже собралась развлечь девушку и поручить заботам местных барышень, но в этот момент ее опередил Жан Ле Куеннек. Углядев одиноко стоящую гостью, он подошел к ней:

– Говорите ли вы по-французски, сударыня?

– А как же! – воскликнула она. – Я воспитывалась в монастыре урсулинок в Нёйи, под Парижем. Я умею читать и вести светскую беседу.

– Вы меня восхищаете, – заверил добрый малый. – Не желаете ли отведать елового пива, а может, лимонада из ягод белого сумаха или немного испанского вина для увеселения сердца?

– Испанского вина, – заулыбавшись, сказала девушка.

Стоя подле Анжелики, герцогиня наблюдала за развитием событий.

– Очень любезно со стороны этого юноши заняться девочкой, – со вздохом заметила она. – Бедная моя мавританка! Мне не хотелось брать на себя такие хлопоты, но одна приятельница, маркиза де Роканкур, сильно настаивала, чтобы я позаботилась о ней. Не знаю, найдется ли на нее охотник в Квебеке. А жаль, потому что я привязалась к малышке. Впрочем, она всегда может уйти в монастырь и стать послушницей. Это дитя – само совершенство.

В сознании Анжелики молнией пронеслась мысль о незаконнорожденных детях, прижитых порочными знатными дамами от своих лакеев-мавров. После развратницы прятали младенцев в монастырях или слуги приносили их в корзинах во Двор чудес и продавали там.

– О чем вы задумались? – спросила герцогиня, прикоснувшись к запястью Анжелики.

– Ни о чем определенном. – Анжелика тряхнула головой, чтобы избавиться от своих воспоминаний.

Париж и его развратные нравы остались где-то далеко.

Амбруазина внимательно вглядывалась в нее своими огромными глазами цвета янтаря.

– Порой на вашем лице мелькает какая-то тень, – промолвила она, – которая придает ему невыразимую красоту… Должно быть, у вас чрезвычайно напряженная духовная жизнь?

– Не знаю, – улыбнулась Анжелика. – У меня нет времени задумываться над этим.

Она размышляла, насколько уместно было бы сейчас обсудить с герцогиней план поселения Королевских дочерей в Голдсборо. Ей представлялось, что момент подходящий.

Но тут к ним вернулся Жоффрей де Пейрак:

– Вы ведь известили меня нынче о том, что сагамор Пиксарет утром появился в Голдсборо?

– Верно. Он сказал, что пришел за моим выкупом, и безотлагательно хотел с вами повидаться. Однако здесь я его не вижу.

– Что за история с выкупом? – заинтересовалась герцогиня, и глаза ее округлились. – Нынче утром вы уже об этом упоминали.

Анжелика вкратце рассказала ей, что во время сражения в Новой Англии была взята в плен знаменитым Пиксаретом. Он предоставил ей свободу, однако, согласно военным законам индейцев, господин де Пейрак должен был заплатить выкуп ему, а также двоим воинам-абенакам за взятых в плен англичан, освобождения которых граф добился.

– Как все это странно, – с удивлением глядя на Анжелику, сказала госпожа де Модрибур. – Почему бы вам не избавиться от этих наглых индейцев?

– Надо соблюдать их обычаи…

Позвали двух воинов, Жерома и Мишеля, которые возле костра лакомились жареными ножками косули. Тщательно вытерев жирные руки о мокасины и волосы, они подошли к графу.

– Где Пиксарет? – на наречии абенаков спросила их Анжелика.

Воины-патсуикеты в нерешительности переглянулись.

– Сбежал, – ответил Жером.