– И что теперь будет?

– Подумаешь, самолёт сел, – откликнулась бабушка Василиса.

– «Подумаешь»? В сердце страны приземлился немецкий самолёт, ПВО дрыхло, и ты говоришь «подумаешь»? – возмутился Михаил. – Вот увидишь, это начало конца.

– А может, начало начала? – улыбнулась Полина.

– Ты, как обычно, ждёшь радугу после дождя.

– Ну а как ещё? Нужно верить в лучшее.

Промолчали и снова вернулись к шашкам и газетам. Фоном шумел и шипел старенький «Рекорд» на длинных ножках, никто на него не смотрел, пока Вероника не вскочила:

– Через десять минут «Малявкин». Включите первую программу!

– Сама и включи, – Михаил подвинул к ней плоскогубцы.

Она повозилась с обломанной ручкой, симфонический концерт сменился горизонтальными помехами, и почти сразу появилась картинка, чуть искажённая рябью. Вероника шикнула на галдящую малышню.

– Тихо вы! Филя, утихомирь Настьку!

Филипп тряс пластиковой палкой с двухцветным шариком, но, услышав просьбу, отложил погремушку в сторону. Стал играть в «Кто там», закрывая ладонями лицо. Настя залилась смехом, а Лёша скривился:

– Вероничка-спичка влюбилась в Колю Малявкина.

– Мам, скажи ему.

– Лёш, не паясничай, – тут же отреагировала Полина. – Лучше погуляйте с Настёной. Такая погода хорошая.

– Мам, плохо видно. Нужно антенну пошевелить, наверное, ветром повернуло.

– Сейчас никто не полезет на крышу, смотри как есть.

Филипп приподнялся на локте. Едва не зацепил Селёдку, та отпрыгнула в сторону и недовольно зашипела.

– Лёш, пойдём?

– Коляска на веранде. Не забудьте накинуть тюль и побрызгать ванилькой. Комары к вечеру злющие, – напомнила бабушка Василиса.

Селёдка вышла на веранду, понаблюдала, как Филипп укладывает Настю в коляску, но в дом не вернулась. Обследовала двор вдоль забора и подразнила беспородного Туза. Он разлаялся и попытался достать её на заборе, но Селёдка хорошо знала, насколько хватает его цепи, и держалась на безопасном расстоянии.

Обойдя один двор, кошка перебежала дорогу и пошла инспектировать яблоневый сад вокруг Большого дома. Неожиданно наткнулась на Полину и Михаила. Пока она доводила до нервного срыва брехливого и полоумного Туза, они тоже покинули свою гостиную. Видимо, решили погулять в отцветающем майском саду.

Михаил постелил на траву трикотажную олимпийку и разгладил ткань ладонью. Полина пустилась рядом и стыдливо сжала коленями ладони.

– Тихо тут.

– Туз-Мутуз почему-то разгавкался, слышишь?

– Он на любую тень бросается, и Селёдка его постоянно дразнит.

Они замолчали. Кошка притихла в надежде услышать ещё что-нибудь про себя, но повисла уютная тишина.

Михаил обнял Полину за плечи, поцеловал в висок:

– Я скучал.

– Скучал?

– По твоей улыбке, по твоим коленкам круглым и сладким ушкам.

– Я просто немного устала. – Полина усмехнулась, поёрзала и устроилась в объятиях удобнее. – Сейчас уже лучше, хорошо Алёшка помогает.

– И Филипп.

– И Филипп. Не представляю, каково ему быть единственным ребёнком. Бедный мальчик.

Михаил ухмыльнулся.

– Бедный? Несчастный прямо! Его батя на консервном теперь будет начальником. Слышала, они собираются линию для концентрирования соков вводить?

– Это же хорошо?

– Хорошо. Работы будет больше. Яблоки-то наши.

Снова замолчали, Селёдка уже собралась уходить, когда услышала звуки поцелуев и страстный шёпот, утонувший где-то в изгибе шеи Полины.

– Любимая моя заечка, как же скучал…

Селёдка от возмущения вздыбила шерсть. Заечка? Только не это! «Заечка» не предвещала ничего хорошего. Значит, снова будут мять васильки, а потом появятся лысые крысёныши!

Лучше бы завели козу!