– Пирог! Надо же, – тут же засуетилась, – чайник закипел, правда, у нас на десерт только печенье, но вкусное «Топлёное молоко».

Василиса поставила на стол блюдо.

– Пойдём, помогу принести чашки.

Очень быстро вокруг стола собралась вся семья плюс Филипп – привой на семейном древе Антоновых. Он остался с Лёшкой, в клуб на танцы они так и не пошли. Весь день внуки пытались увильнуть от уборки и торопились убежать по своим делам, но вечером сидели за столом, баюкая в руках чашки с горячим чаем.

К вечеру резко похолодало, и если солнечный день принадлежал лету, то сумерки явно просочились из октября. Пришлось достать пледы и кофты. Настя сидела рядом с Филиппом, укутавшись в его рубашку, и катала по столу пустой флакончик из-под мыльных пузырей. Галина наблюдала за их чаепитием, пока Витя не поднялся из-за стола.

– Ладно, мне пора.

Василиса чуть приподнялась.

– Пойти с тобой?

– Нет. Я сам.

А вот Галина пошла. Вместе, чуть ли не касаясь плечами, они вошли в тёмный яблоневый сад. Запах прелой листвы усилился, звуки отдалились, утонули в ночном влажном тумане. Виктор с опаской приблизился к дереву и сорвал единственное яблоко. Приложив к щеке, застыл. Галина обняла его и уткнулась лбом в плечо. Весь день она ощущала себя бесплотным ветерком, но сейчас явственно чувствовала тепло и даже колючесть шерстяной рубашки брата.

Виктор судорожно вздохнул.

– Галочка, я скучаю.

– Я тоже скучаю. У тебя такая хорошая семья. Такие талантливые внуки, а Мишка так на тебя похож. Род Антоновых не просто продолжается, он цветёт.

Виктор вздохнул и улыбнулся, будто услышал её слова.

– Что же ты мне покажешь?

Галина поцеловала брата в щёку и обхватила руками за плечи. Пока зрело яблоко, она хотела показать, как ей плохо жилось с мужем, как она тосковала по Большому дому, но сейчас решила поделиться самым тёплым и добрым воспоминанием: их семья за столом, ещё живы родители и Данил. Они пьют травяной чай, смеются, мечтают и строят планы…

Большой дом полон голосов, и вся жизнь ещё впереди.

Я за тебя молюсь, я за тебя боюсь.

И слышу я, мой бог, твой каждый вздох.

Я за тебя молюсь и слёз я не стыжусь.

Прощай, судьба хранит тебя.

Больше ничего, больше ничего.

Лайма Вайкуле «Я за тебя молюсь»

1996 год

Михаил проснулся среди ночи, оттого что спине стало зябко. Он пошарил ладонью по кровати в поисках покрывала, повернулся на другой бок и едва не придавил Настю. Она зависла на самом краю постели и, свернувшись калачиком, горько плакала. Закрыв рот ладонью, изо всех сил сдерживала рвущиеся наружу рыдания, но икота прорывалась гулкими спазмами и проходила дрожью по всему телу.

– Насть, ты чего опять?

Через Михаила перегнулась сонная Полина, перетянула дочку на свою сторону и, прижав к себе, обняла.

–Тишь, тишь… это сон.

– Его убили. – Настя икнула. – Когда деда курицу рубит, крови меньше, и когда Туза машина сбила, тоже меньше было.

Полина погладила Настю по спине, поймала уже не сонный взгляд Михаила и печально улыбнулась.

– Это сон. С Лёшкой всё хорошо.

Настя судорожно и протяжно вздохнула.

– Не Лёшку, Филиппа убили.

Михаил приподнялся, включив прикроватную лампу, нащупал на тумбочке стакан с водой и подал Насте.

– Жив-живёхонек твой Француз. Ты же только вчера письмо от него получила. Всё с ним в порядке.

Настя резко затихла, будто нажали на кнопку, отключающую плач.

– Да?

– Конечно. И он не в Чечне. Так что не разводи тут сырость. Спи.

Полина перевернула подушку, чтобы влажная наволочка оказалась с обратной стороны, уложила Настю и снова обняла. Михаил выключил лампу и тоже лёг. В рассеянном свете луны увидел блестящие неподвижные глаза жены, она умела плакать беззвучно. Нащупав её руку, он погладил пальцы. Скорее всего, её посетила та же невеселая мысль. Письмо пришло вчера, но отправлено было две недели назад. За это время и с Лёшкой, и с Филиппом могло случиться всё что угодно. При детях новости не включали, но в Большом доме радио не замолкало, и, естественно, все знали, что в августе в Грозном случилась настоящая мясорубка, до сих пор по улицам собирали погибших солдат, и ещё треть пропали без вести.