Галина слушала, хотя такие песни не любила, смотрела не на гитаристов, а на очарованных девушек. Лёшка вёл себя смелее и нахальнее, шутил грубовато, флиртовал беззастенчиво, в общем, брал крепость штурмом. Действовал прямолинейно, но эффективно. В тот же вечер под сенью каштанов целовался с одной из девушек.

Филипп действовал тоньше, но его подход выглядел опаснее. Чтобы девушкам было удобнее, постелил на бревно свою куртку, когда они спускались к реке, каждой подал руку, очищал от чёрной корки запечённую картошку, разливал пиво, подкидывал в огонь дрова. Вроде бы не делал ничего особенного, но девчонки откровенно млели от его джентльменства, как позже сказал Лёшка: дамы поплыли.

Будучи взрослой и, самое главное, наблюдательницей, а не участницей, Галина жалела наивных влюблённых дурочек и понимала, чего добиваются восемнадцатилетние ребята. Прогулки под луной точно не были конечной целью. А девочки зачарованно и предсказуемо попадались в расставленные сети. Ночная драка стала следствием этих посиделок, видимо, Лёшка или Филипп покусились на потоптанных другими петухами курочек.

Получив разрешение, Филипп зашёл в дом. Вероника усмехнулась.

– Ты, как вампир, без приглашения не входишь. Ещё и в чёрном постоянно, бледный такой, загадочный тип.

Филипп усмехнулся.

– Люблю кусать за шеи юных дев. Кстати, где самая юная?

– Яло?

– Она всё ещё Яло?

– Ага. – Лёшка достал из серванта второй тяжёлый альбом и, уложив на колени, ласково погладил обложку. – На кухне висюлины от люстры моет.

Галина обошла Веронику и встала за плечом Лёшки. Она знала этот альбом – большой семейный. В него Мишка вклеил фотографии с её свадьбы.

Филипп ушёл, Вероника тоже отложила влажную тряпку, и они принялись листать картонные страницы с фигурной перфорацией. Галина увлеклась разглядыванием снимков, забыла, что у неё остался всего один день. Встрепенулась, когда Лёшка захлопнул альбом и оглядел выпотрошенные полки.

– Блин, ещё треть серванта! Мы тут до Нового года будем убираться.

Взяв почти сухую тряпку, Вероника вскочила.

– Я так точно не успею к Диме. С этими альбомами, как с книжками и старыми вещами. Главное, не открывать и не мерить.

Последнюю реплику Галина не расслышала, пересекла кухню и вышла на улицу. Перейдя дорогу, вернулась в Большой дом. Мотоцикла во дворе не было, видимо, Виктор уехал на рыбалку. Василиса суетилась на кухне, крупными дольками резала яблоки и пританцовывала под мелодию из радио. Ещё одна большая чашка ароматно булькала на плите, на поверхности сиропа надувались и лопались янтарные пузыри, выпуска на волю яблоневый аромат.

Галина снова вернулась во двор. Прошла вдоль палисадника с цветущими остроконечными георгинами и уловила голоса: мужской и детский. За Живым садом у самого забора, землю густо покрывали синие васильки. На лазурной поляне обнаружились Настя и Филипп.

Воткнув ветку в холмик сырой земли, она нанизала на неё тетрадный клетчатый лист.

Филипп склонился над могилкой и, сощурившись, прочитал:

– Жан-Клод? Ты назвала утёнка Жан-Клод?

Настя не смутилась, оглядела неровную землю, сверкающую синими головками васильков. На обломанных ветках ещё не истлели обрывки бумаги с иностранным именами актеров или артистов. В Живом саду Настя завела собственное кладбище домашних животных. Она обожала куриный бульон, но если цыплёнок погибал не от топора и не попадал на стол, хоронила его со всеми почестями. Филипп помогал ей, копал могилки и пересаживал васильки, вытирал с её щёк слезы. Цветы очень быстро распространились на весь сад, уютно чувствовали себя в тени яблонь и буйно цвели между их корней.