– Цезарион – фараон. Я оставила его править в мое отсутствие.

– В пять лет?!

– Ему почти шесть, но он умен как шестидесятилетний старец. Замечательный мальчик. Я думаю, ты сдержишь обещание и представишь его сенату как наследника Цезаря в Египте. Он имеет неоспоримое право на трон, а значит, Октавиан должен понять, что Цезарион не представляет угрозы для Рима. Судьба Цезариона – Египет, необходимо, чтобы Октавиан понял это.

– Я согласен, но еще не пришло время везти Цезариона в Рим для заключения договоров с Египтом. В Италии неспокойно, и я не могу вмешиваться, какие бы действия ни предпринимал Октавиан, чтобы решить эти проблемы. Он получил Италию в результате нашего соглашения в Филиппах. Мне же были нужны только войска.

– Разве ты, римлянин, не несешь свою долю ответственности за то, что происходит в Италии, Антоний? – спросила Клеопатра. – Разумно ли заставлять Италию так страдать от голода и разногласий между предпринимателями, землевладельцами и солдатами-ветеранами? Разве не должны вы трое – ты, Октавиан и Лепид – оставаться в Италии и прежде всего решать ее проблемы? Октавиан – просто мальчик, он не обладает необходимыми мудростью и опытом. Почему вы не помогаете ему, а мешаете? – Она издала скрипучий смешок и стукнула по валику ложа. – Мне это, конечно, ничего не дает, но я подумала о той разрухе, которую Цезарь оставил после себя в Александрии, и о том, что я должна была заставить всех граждан действовать сообща, не допустить, чтобы один класс ополчился на другой. Мне это не удалось, поскольку я не понимала, как разрушительны гражданские войны. Цезарь дал мне совет, но я была недостаточно умна, чтобы воспользоваться им. Но если это случится вновь, я знаю, как действовать. И то, что я вижу в Италии, – это похоже на ту борьбу, которую веду я. Забудь свои разногласия с Октавианом и Лепидом, действуйте сообща!

– Я скорее умру, – сквозь зубы возразил Антоний, – чем окажу этому мальчишке-позеру хоть малейшую помощь!

– Народ намного важнее, чем один мальчишка-позер.

– Нет, я не согласен! Надеюсь, Италия будет голодать, и я сделаю все, что могу, чтобы ускорить наступление кризиса. Вот почему я терплю Секста Помпея и его флотоводцев. Они не дают Октавиану накормить Италию, и чем меньше налогов платят предприниматели, тем меньше денег у Октавиана на покупку земли для расселения ветеранов. А даром ему земли никто не даст.

– Рим построил империю с помощью народа Италии от реки Пад на севере до Бруттия на кончике «сапога». Тебе не приходило в голову, что, рассчитывая набрать войско в Италии, ты фактически утверждаешь, что больше ни одна страна не способна поставлять таких отличных солдат? Но если страна голодает, они тоже будут голодать.

– Нет, они не будут голодать, – прервал ее Антоний. – Голод заставляет их вновь записываться в армию. Это спасение для них.

– Но не для женщин, вынашивающих мальчиков, которые вырастут в отличных солдат.

– Им платят, они посылают деньги домой. Голодают те, кто никому не нужен, – это греки-вольноотпущенники и старухи.

Устав от спора, Клеопатра откинулась и закрыла глаза. Эмоции, которые ведут к убийству, были ей хорошо знакомы. Ее отец задушил собственную старшую дочь, чтобы укрепить свой трон, и убил бы саму Клеопатру, если бы Каэм и Таха не спрятали ее в Мемфисе еще ребенком. Но идея заставить собственный народ страдать от голода и эпидемий была ей непонятна. Жестокость этих враждующих, обуреваемых страстями людей не имела границ. Неудивительно, что Цезарь погиб от их рук. Их личная слава и престиж семьи были важнее, чем целые народы, и в этом они больше походили на Митридата Великого, чем согласились бы признать. Они прошли бы по костям тысяч мертвецов, если бы это означало, что погибнет враг семьи. Они до сих пор проводят политику маленького города-государства, словно не понимая, что небольшой город-государство превратился в самую мощную военную и торговую машину в истории. Завоевания Александра Великого были огромны, но после его смерти все исчезло, как дым. Римляне завоевали немного здесь, немного там, но то, что завоевали, они посвятили идее, которую назвали Римом для вящей славы этой идеи. И все-таки они не поняли, что Италия значит больше, чем личная вражда. Цезарь все время говорил ей, что Италия и Рим – это одно целое. Но Марк Антоний с этим не согласен.