Олив нашёлся в огороде: опершись на лопату, он вовсю любезничал с девицами, собирающими малину по ту сторону забора. Девицы заливисто смеялись, отмахивались от комплиментов и то и дело приговаривали:

– Задаст тебе жару твоя богачка, Олив, если услышит тебя сейчас!

– С чего бы это? Чай не жена она мне, и живу я не на содержании: своими руками, своим ремеслом деньги зарабатываю, – возражал мужчина. – Вот ты, Есеня, пойдёшь за меня замуж, тогда ты и будешь жару задавать.

– Делать мне нечего, замуж за кочевника выходить: ты по всей стране мотаешься!

– Да не так уж часто и далеко мотаюсь! С севера на юг меха вожу. Сейчас закончу выделывать то, что охотники с покрытых снегом гор притащили, и уеду, а в середине осени опять вернусь, когда из наших лесов добычу понесут, а на зиму опять на юг уеду: там тепло, хорошо, лучше, чем тут.

– Я и говорю: мотаешься, как неприкаянный. Ищи другую дурочку на роль жены!

«Что и требовалось доказать, – раздумывала Аня, слушая уговоры и сладкие посулы возлюбленного клиентки, обращенные к сельской девчонке. – Парень намерен жениться как положено, ему законные дети нужны, от собственной жены, а не чужой. Арина ему пригодится на время, пока он не уговорит какую-нибудь девицу под венец идти. А что, удобно: женщина красива, влюблена в него по уши, готова мотаться с ним по всей стране, а как встретится другая – так и прощай, чужая жена, возвращайся к мужу, авось он тебя обратно примет. Если и питает он к моей клиентке страстные чувства, то они очень далеки от верной любви, но Арине это не докажешь. Она приезжает сюда урывками, за порцией ворованной любви, и быстро возвращается в город, чтоб подозрений не вызвать: скачет из кареты в кровать и из кровати в карету, живя грёзами о том, как горячо они любили друг другу раньше. Раньше, но не теперь: нынешнего Олива она совсем не знает, да и о жизни его представления не имеет совершенно. Она хоть готовить не разучилась? А то не вижу я тут слуг, однако, а вот грядки вижу, и вряд ли Арина несётся сюда, чтобы успеть урожай огурцов и молодой картошки собрать до отъезда».

Девушки за забором набрали полные корзинки малины и ушли, Олив вернулся к картошке. Заметил выглядывающую из-за угла дома собаку и фыркнул:

– В гости к моему старику хвостатому пришла? То-то он не лает на тебя.

«Попробуем решить вопрос быстро и кардинально, – вздохнула Аня, – не зря же я так старательно знойную красотку придумывала? До реки тут близко, после ухода девиц ещё и тихо, так что вопли мои парень должен услышать».

Вопли тонущей Олив услышал и вытащил на берег обнажённую, трясущуюся от страха девушку.

– М-меня от сам-мого м-моста тащило водоворотом. Я уж сорочку скинула, чтоб ногами свободно грести, а всё одно чуть не утопла, – запинаясь, бормотала спасённая, кутаясь в отданную Оливом рубаху и с восторгом взирая на спасителя.

Потрясённый красотой выловленной в реке русалки, спаситель принёс её в дом, дрожащими руками прижимая к обнажённому торсу восхитительно округлое женское тело. Один томный взгляд – и перед глазами вошедшей в дом Арины Гине предстала картина того, как её возлюбленный страстно целует сидящую на его коленях девицу, одетую лишь в рубаху этого возлюбленного. В последовавшей бурной перепалке Олив выдал сгоряча все свои честные планы на будущее, не включающие в себя вечную незаконную связь с чужой женой. Прижавшаяся к стеночке красавица-брюнетка не стала выслушивать до конца горестные стенания своей клиентки: выскочила в сени, а потом белой собакой во двор и в город. Если Арина и теперь решит следовать за любовью всей своей жизни, то хотя бы сделает это с открытыми глазами.