Бросаю телефон на прикроватную тумбу и крепко обхватываю себя за плечи. Сжимаю изо всех сил, чтобы успокоиться. Стараюсь дышать глубоко и ровно, чтобы мозг получил достаточно кислорода. Не получается. Будто диафрагму вырвали из груди, и лёгкие искололи острыми иголками. Каждый вдох отзывается резким покалыванием между лопаток, в висках стучит вечерний набат. 

Подношу руку к лицу и смотрю на крошечное бриллиантовое сердечко. Его сердечко. 

Камень кажется помутневшим, словно его изваляли в грязи. Вроде всё тот же, но ощущения другие. Не мой. Не прежний. 

Одинокая капля стекает по щеке и падает на колени. Растекается по джинсовой ткани, меняя её цвет. 

— Я приеду сразу же, как решу вопросы с выставкой, — вспоминаю слова Саши. — Попрошу твоей руки. Официально. По всем правилам... 

— Где же ты, Сашка? — произношу в пустоту и роняю голову на раскрытые ладони. 

Больно. Сердце давит так, что дышать тяжело. Горит. Полыхает адским пламенем, а потушить не получается. Не знаю, как. 

Хочу уехать. Вернуться в Париж, найти Сашу и убедиться, что с ним всё хорошо. Чувствую, что у него проблемы. Наверняка попал в беду, вот и не отвечает на мои звонки. Не хочет беспокоить. Пытается защитить меня, оградить от лишних волнений. Не понимает, что от этого мне только хуже. 

Чем больше времени остаюсь в неведении, тем страшнее. За него. За нас. За себя, в конце концов. 

Даже лекарства не помогают. Пью их по расписанию, согласно предписаниям врача, а результата — ноль. Головные боли не проходят, слабость, и тяжесть в теле ломают изнутри. Порой, становится так плохо, что встать не могу. Лежу сломанной марионеткой и смотрю в потолок, пока не приходит горничная. 

Женя помогает мне одеться и поддерживает под руку при спуске по лестнице. Папе о плохом самочувствии говорить не хочу. У него и так какие-то проблемы на работе. Ходит всё время угрюмый, дома почти не появляется. 

Когда попыталась выяснить причину его плохого настроения, сорвался. Накричал на меня и велел не соваться туда, куда не следует.

— Ты приехала на каникулы? — моментально успокоившись, взял меня за руку и улыбнулся. — Вот и отдыхай. Не стоит переживать по пустякам. 

После этого разговора, я его видела лишь пару раз и то урывками. Из офиса папа приезжал только под утро, высыпался пару часов и снова пропадал до ночи. Если ещё и я обрушусь на него своими откровениями по поводу здоровья, он точно не выдержит. Поэтому, молчу. Терплю, стиснув зубы, и считаю дни до момента возвращения во Францию. 

В дверь тихонько постучались. Выпрямившись, прислонилась к резной дубовой спинке кровати и сказала: 

— Войдите. 

Дверь отворилась и в комнату вплыла Аня. Выглядела мачеха не лучшим образом, что никак не могло укрыться от моего внимания. 

Под зелёными глазами, несмотря на толстый слой косметики, проглядывались мешки. Белки были рассечены капиллярами — свидетелями бессонной ночи. Да и сама она была какой-то уставшей и подавленной. Шла медленно, с трудом передвигая ногами. Смотрела куда угодно, но не на меня. На секунду, показалось, что она поморщилась, когда садилась на край постели. Но наваждение исчезло сразу же, стоило женщине заговорить. 

— Твой отец просил, чтобы я поговорила с тобой, — начала она, растягивая гласные. Кошачий взгляд пронзил меня насквозь, в глубине зелёных глаз я заметила азарт. 

Осознание, что мачеха что-то задумала, пришло моментально. Никогда она не стала бы приходить ко мне в комнату. Она вообще старается свести общение со мной к минимуму. Так было всегда. С первого дня её появления в нашем доме. Напускное радушие и интерес к моей скромной персоне растворились сразу же, стоило ей заполучить штамп в паспорте и заветную фамилию Ангелова.