Там, в рабстве, она съежилась внутри себя в крохотную горошину. Запрещала думать, чувствовать. Это не ее бьют, не ее продают на рынке, не ее будут приносить в жертву. Тело хотело жить, и потому она бездумно сопротивлялась и продаже, и попыткам принудить к покорности.

– Троглодка, – сплюнул при виде ее избитого тела владелец рабов, – я сразу сказал – толка не будет, зря только притащили.

– Так сама к каравану вышла, – возразил помощник, – как было не взять. Да и Рах клялся, что к троглодкам знает подход и может сломить любую.

– Сломать он может, а не сломить, – разозлился хозяин и приказал: – Отдать жрецам. Если повезет и доживет до завтра.

В ладонь ткнулся холодный нос. Анди вынырнула из горьких воспоминаний, потрепала дерха по голове и пошла в сарай. Ее ждали вода и лепешки. На ней чистая одежда, и тело больше не болит. Чем не счастье? Об остальном она подумает потом.

Жарклан, стоя на пороге, проводил девчонку пристальным взглядом. Показалось или нет, что кожа после мытья у той утратила свою красноту, да и волосы посветлели. Подозрительно, ох как это все подозрительно.

Из дома его выгнала суета дерхов. Сначала на кухню сунулся один и стащил полотенце со стола. Жарклан было погнался, но потом махнул рукой – пусть забирает. Главное, чтоб еду не начал таскать со стола. Затем появился второй и сразу юркнул в жилые комнаты. Жарклан с руганью рванул следом, но путь перегородил еще один. Слуга наткнулся взглядом на оскаленную пасть и передумал. Посторонился, выпуская дерха из комнаты. Тот держал в зубах сверток с женской одеждой. И как только догадался, что именно надо взять?!

Прошлый хозяин животин, да будет светел его последний путь, как-то раз признался, что чувствует себя прислужником у дерхов.

– Понимаешь, Жарк, они порой посмотрят, а у меня внутри все переворачивается, и рука сама тянется лишний раз корм дать или воды подлить. А иногда они втроем действуют так, словно общаются между собой. Один попадет в беду, а двое уже бегут на помощь. Ты же помнишь пожар в загонах?

Жарклан помнил. Как и то, что двое дерхов сорвались с прогулки и помчались из города в усадьбу, словно почуяв с товарищем беду.

И вот теперь творились что-то странное. А всему виной она, и Жарклан с ненавистью проводил взглядом скрывшуюся в сарае девчонку. Свалилась на их голову. Зараза!

Туманные тропы подпространства известны были давно. Как давно было известно, что лишь безумец мог сунуться на них без проводника. Зайти-то можно было всем, а вот на выход требовалось благословление богов. О судьбе несчастных, сгинувших по собственной дури, можно были только гадать.

На тропах не существовало земли и неба в привычном понимании. Не было ориентиров – по всем сторонам висело одинаково серое нечто…. Даже точки входов и выходов – едва заметное уплотнение пространства – можно было не заметить, плутая днями.

А сколько легенд и сказок было построено на таких вот беднягах, вышедших в другой части света. Еще в подпространстве можно было нарваться на временную ловушку и провести в ней несколько минут, по возвращении обнаружив, что потерял пару лет. Ходили слухи о туманниках, питавшихся там людьми. О провалах в другие миры. О сводивших с ума призраках тех, кто навечно остался на тропах. Словом, место было не для приятных прогулок. Но искушение потратить один день вместо трех-четырех месяцев пути заставляло людей снова и снова испытывать судьбу, вступая на тропы.

С мирской стороны входы располагались на вершинах холмов, гор и барханов. Годилась и небольшая возвышенность. Не один мудрец лишился своей бороды в спорах о столь странном расположении. Говорили, что магический фон возрастает с подъемом местности. Другие утверждали, что с высотой ослабляется притяжение мира и потому открываются проходы наизнанку. Истина, как обычно, лежала посередине равнодушная к спорам.