Через открытое окно слышался далекий шум вокзала Зюдкройц и пение птиц, идиллия, да и только. На ее фоне даже хрипение герра Шмидта казалось почти гармоничным звуком.

Анита села в машину к спасателям, и пациента повезли в клинику «Урбан». Маик ехал следом на их автомобиле, в котором для пациента места не было. Анита позвонила бывшему мужу. После двух гудков в трубке услышала голос, который за много лет стал родным, но теперь с каждой неделей становился все более чужим.

– Паульсен.

Анита мгновение колебалась. Почему он представляется по фамилии? Он же видит, что это она звонит.

– Адриан, это я.

– Да. Привет.

– Есть одна минута? Я по работе. У вас в интенсивной есть свободное место?

– Целых три.

– Хорошо. Тогда сейчас привезем вам ГОМЕРа.

– Сюда?

– Ну да. Звоню тебя предупредить.

– А в другое место нельзя? Работы невпроворот.

– Его надо срочно.

– А почему ты вообще сегодня работаешь?

– У Моринген ребенок заболел, я заменяю.

– А где Лукас?

– Ночевал у Маттеуса. Хайди не говорила?

Анита покосилась на герра Шмидта, он, очевидно, не слушал.

– А, ну да. Забыл. Ладно, везите сюда. Разберемся.

– До скорого.

Анита не ожидала, что Адриан будет колебаться. Годами само собой разумелось: есть ГОМЕР, и это их общее дело. Анита радовалась всякий раз, когда они вместе снова играли в эту игру.

Когда-то она впервые услышала это название. В первый год после университета, еще в Любеке, Адриан как-то вернулся с работы в университетской клинике и рассказывал, как его коллеги в больнице называют хронических больных, да и любых пациентов, с которыми одна возня, а толку никакого: GOMER, это значит Get-Out-Of-My Emergency-Room[8].

Адриан тогда так веселился, так смеялся и был счастлив и увлечен, как мальчик. Ей тогда тоже стало весело. Так они и сидели вдвоем на кухне общежития с бутылкой пива в руке и хохотали над этим словом до слез, в эйфории от того, что теперь выражаются как настоящие врачи.

Немного позже Анита прочла книгу, из которой пошло это выражение, – «Божий дом»[9] – переживания одного молодого врача в американской клинике. Аниту тогда разозлил циничный тон книги, и с тех пор она сочувствовала таким ГОМЕРам. Адриан, очевидно, также испытывал к ним чувство сострадания. И с тех пор как они с Анитой были приняты интерном и анестезиологом в интенсивную терапию клиники «Урбан», то и дело опекали какого-нибудь ГОМЕРа, о котором в обычной палате не позаботились бы должным образом. Это стало для них своего рода хобби, так иные супружеские пары разводят розы или мастерят и развешивают скворечники – общая романтическая забота.

Герр Шмидт сидел в перевозочном кресле, поправлял время от времени на носу кислородные очки и молчал. В туннеле под Тиргартеном Анита одернула края служебной куртки, чтобы та немного женственнее сидела на талии, большей элегантности от этой униформы ждать не приходится. Когда герр Шмидт прикрыл глаза, она быстро достала пудреницу, помаду и тушь. Она всегда их носила во внутреннем кармане, хотя и не помнила уже, когда пользовалась ими в последний раз, но ей было как-то спокойнее, если это дамское хозяйство сопровождало ее на очередной вызов. Накрасить губы она так и не решилась, в машине слишком трясло. Вместо этого она поправила темно-пшеничные волосы, сфотографировала саму себя на мобильный и посмотрела снимок. Волосы лежали удивительно красиво, хотя утром она вылетела сразу после душа, почти не причесываясь.

Один из ассистентов постучал в стекло между кабиной и салоном:

– Приехали!

И Анита почувствовала толчок: машина подъехала к приемному покою.