А слизняк на фоне ее позитивных воспоминаний все стонет: какой этот Мидас был мерзавец, и я – единственный человек в истории, сумевший его победить. Я нашел на него управу, благодаря новым законам обязал через суд дать деньги, но он, мерзавец, взял и исчез. Но нашелся другой банкир, очень добрый человек, дал денег. Они с дружками взялись за дело и тупо стали производить ту самую модель двигателя, на которой прежний хозяин делал самые деньги. Но какой-то выскочка из Колорадо (он называет имя того самого деляги, который сейчас делает дизели для концерна Лютой Сестры) имел наглость выпустить новый двигатель того же класса, только вдвое дешевле. Вот у прежнего владельца такого смертельно опасного конкурента не было, ему повезло. Лаборатория? Да, была лаборатория, но тратить деньги на какие-то там исследования мы не имели возможности, нам было не до этого, мы боролись за модернизацию этого социально устаревшего завода: покрасили в яркие цвета, кафетерий и комнату отдыха пристроили, нормальную душевую кабинку пристроили к кабинету директора… А еще этот тупой слизняк несет псевдомарксистскую тарабарщину про то, что производительные силы, дескать, формируют разум людей (эвона как!). Вот они, дескать, и ждали, пока производительные силы в виде заполученного ими завода разовьют им разум, но жизнь не дала им этого времени. Все кругом виноваты, все их подвели, и даже ж/д концерн закрыл ветку. Читателя просто трясет от возмущения, что такой тупой слизняк мог заполучить власть над огромным заводом. А псевдомарксистская тарабарщина, которую этот слизняк несет, является очередной прививкой для неискушенного читателя от коммунистических идей: он ведь, читатель, своими глазами видел, какие тупые слизняки эти ваши марксисты. В общем, опять обычное пропагандистское чучело. Помнит ли этот слизняк кого-нибудь из инженеров, работавших в той лаборатории? Нет, конечно – делать ему было нечего, как общаться со всякими инженерами. Слышал ли он про разработку нового типа двигателя? Нет, конечно – топ-менеджер его уровня не должен заниматься такой ерундой, он в это время обивал пороги в Нью-Йорке и Чикаго в поисках денег для завода. Сохранились ли заводские отчеты? Конечно, сохранились! И слизняк приносит уже предвкушающей удачу Лютой Сестре папку… с газетными вырезками своих интервью. «Видите, я был фигурой национального масштаба, моя жизнь может послужить основой для бестселлера, только вот средства производства пока подкачали», – он показывает на дряхлую пишущую машинку. Все, что удается у него узнать, – это адрес детей первого владельца завода, с которых и начался развал.

Один сынок бывшего владельца завода убился апстену на почве неудачной любви к малолетке, другой сынок – ныне спившийся бомж, толку от него, выходит, ноль. Дочка, дама лет шестидесяти, оказывается эзотерической истеричкой, медитирующей в позе Будды в своей грязной лачуге. Притом «коммунисткой», бгг. Она, оказывается, на заводе внедрила великий принцип «Каждому по потребностям, от каждого по способностям». Внедрила восхитительно дебильным способом, от которого неискушенного читателя опять же трясет: всеобщим голосованием решали, у кого больше потребности – тем больше и платили. Потом голосованием решали, у кого больше способности, – те должны были работать больше. А проклятые бяки-инженеры первыми начали бежать с завода, им не нравилось работать больше, и все стало разваливаться. Читатель доверчиво делает рукалицо – надо же, какие, оказывается, эти коммунисты тупые…