Вот только вряд ли Орден это объяснение устроит, а спросят с кого? Правильно, с него, Шершня, и спросят. Да и не хотелось, чтобы с ней что-то стряслось, если честно. Уж больно красивая, пусть и злая как оса.

При мысли об Алмазной гончей он передумал оставаться в трактире. В городе есть места повеселей, и везде его знают. А когда приходит при деньгах, как сейчас – и вовсе привечают с радостью, потому что монет он никогда не жалел. Что деньги – железки да бумажки, только в карманах мешаются. Так надо тратить, пока есть где и на что.

Шершень вышел на улицу, где все еще стояла духота, но солнце клонилось к закату и больше не пекло немилосердно, как было днем. Осмотрелся, повел плечами, разминая спину, поразмыслил немного и зашагал в сторону ночного квартала. Так повсеместно называли улицы с борделями. Шершень считал это название глупостью: девки круглосуточно готовы обслужить, не только ночью, и каждый знал, что в этих самых кварталах находится. Шлюхи останутся шлюхами, как ни назови.

В заведении ниам Олианы веселье в это время еще только начинало разгоняться. В полупустом зале тапер играл сентиментальную песенку, и одна из девиц, разодетая в ярко-желтое платье, исполняла ее довольно неплохо. Грудь ее при каждом вздохе грозилась вывалиться из декольте на радость немногочисленным посетителям. На густо напудренном лице красовалась нарисованная мушка. А вообще девица вполне ничего. Молоденькая, вид еще не потасканный, мордашка милая...

– Шершень, мальчик мой! Давненько ты к нам не заглядывал, девочки по тебе заскучали, – раздался за спиной низкий грудной голос. Ниам Олиана спустилась в зал, чтобы лично встретить его. – Что, нравится крошка Гортензия? Новенькая моя, ласковая как котенок, поет как птичка... Ну чего стоишь, будто чужой, садись, я ее к тебе пришлю.

Подхватив гостя под локоток белой полной рукой, ниам провела его за столик в нише, обрамленной плюшевыми шторами – можно занавесить и уединиться с девкой прям тут, если вверх по лестнице ноги уже не идут. Усадила на диван, нежно погладила мягкой ладонью по плечу.

– Роза! Чего без дела прохлаждаешься? Принеси-ка нашему дорогому другу выпить! – скомандовала она и отошла, колыхаясь, большая, сдобная, шумная, приторно ласковая с гостями и строгая со своими девочками до жестокости.

Взамен нее к круглому столику, украшенному непременным букетом в латунной вазе (практичная хозяйка выбирала легкие и прочные – ни вазу не разобьешь, ни голову), приблизилась Роза. Чернявая, мосластая, с большим ярким ртом и широкой задницей, она подплыла медленно, вихляя бедрами. Дернула плечом, отбрасывая распущенные волосы, взглянула томно, поставила поднос с бутылкой и парой стаканов и плеснула в один на два пальца.

Придвинула к Шершню, наклоняясь при этом так, что вырез блузки позволил целиком разглядеть голые смуглые груди. Совсем близко – еще чуть, и он бы носом в них уткнулся.

– Хочешь, приласкаю, – медленно облизав губы, сказала она и шепнула ему на ухо еще несколько слов.

Эту Шершень давно знал – не назвать красавицей, но в том, что предлагала, она мастерица. Но он повеселиться пришел, а не стравить пар по-быстрому. Сидеть же с Розой за столом не хотелось: глаз не радовала, беседой развлечь не умела. Глупая, грубая и жадная шлюшка.

– Новенькую позови, – велел он и сделал первый глоток.

– Она занята, – с жеманной обидой ответила Роза. – И вообще, толком ведь не умеет ничего.

На что он заявил, что если новенькая не придет сию же минуту, сам разыщет и приведет. Вскоре растерянная девица подошла, робко на него глядя. Боится. Видать, что-то ей про него понарассказывали. Странно. Эти-то вроде ничего плохого от него не видели...