И на вкус ощутить на сирени настоянный ветер,
Из-за вольной воли бездумно уйти наугад.
Деревянный смычок
Деревянный смычок…
Кем-то брошенный, кем-то забытый,
Кем-то просто не поднятый,
Словно не понятый, друг.
Кем-то просто не найденный,
Вечной открытостью скрытый,
У кого-то в глазах вызывающий тайный испуг.
Ты был веткою клена, осеннего желтого клена,
Красной плетью лозы,
Будто пальцем живого огня,
Ты под снегом зимы никогда не скрипел обреченно,
Но смеялся и плакал на скрипке весеннего дня.
Мы с тобой по полям, два шарманщика старых, бродили,
Я тебе подражал,
Я учился быть тихим смычком,
А когда твои губы на флейте зарю выводили,
Так хотелось заплакать,
Упав на дорогу ничком.
Я, как ноты, читал в небе клинопись птиц улетавших,
И тоска их мелодий туманом легла на жнивье,
А прощальные клики
Отставших от стаи уставшей,
Как колючий кустарник, царапали сердце мое.
Деревянный смычок,
Не ломайся от горьких мелодий,
Будь и дальше слепцу неприкаянным поводырем,
Будь усталому посохом в его безвозвратном походе
По родимой земле,
Не поросшей быльем.
Я так предан тебе!
Это ж ты мою душу наполнил
Жаждой новых путей и нечаянно – верой в себя…
Но сегодня мне стриж о родительском доме напомнил
И о том перекрестке, где так изменилась судьба.
Деревянный смычок,
Возврати меня вновь на дорогу,
Что смиренно ведет в отчий дом на зеленых холмах.
Дай губами прильнуть к золотому родному порогу,
Дай росою мне смыть
На ногах накопившийся прах.
Я приду починить и сарай, и забор, и калитку,
Я пройду по траве,
Что мои не забыла следы,
И в тишайшем саду постаревшую маму окликну,
А потом обниму,
Не тая набежавшей слезы.
Ты постой возле нас,
Мой смычок, поводырь, мой шарманщик,
И уйди незаметно в просторы весеннего дня…
Там увидит тебя
Удивленный, растерянный мальчик —
Ты его позови
И в пути сбереги, как меня.
«Я смотрю, как ребенок, на ствол необъятного дуба…»
Я смотрю, как ребенок, на ствол необъятного дуба,
Он вершиной своей навсегда утонул в облаках,
Он ветра усмирил, небеса подпирая упруго,
А под ним, у корней, даже камни рассыпались в прах.
Его корни ушли на десятки немереных сажен,
Как ладони отца, загрубела с годами кора…
А я помню тот желудь, что нами был в землю посажен —
Уж полжизни прошло, а как будто случилось вчера.
Под дождем проливным, под раскаты далекого грома
В чреве мокрой земли вырыл лунку отец у крыльца,
Чтобы я посадил этот желудь у самого дома,
Ради жизни самой, а случилось – что в память отца.
Этот желудь пророс и тянулся ветвями все выше,
Чтобы каждый в деревне по дубу наш дом узнавал,
Чтобы листья шатром распустились над красною крышей,
Будто это кузнец из железа узоры сковал.
И вознесся он вверх, этот царственный дуб необъятный,
На бугристой коре каждый год отпечатал свой след,
Здесь ожоги от молний – суровые черные пятна
И глубокие трещины – шрамы тех зим и тех бед.
Оголенные ветки – свидетели бурь одичавших,
Что от дальних морей совершали свой страшный набег,
А на самой верхушке – спасенье для птиц улетавших,
Гроздья брошенных гнезд, что отставшим даруют ночлег.
Так упрямо и прямо стоял этот дуб над деревней,
Диким мхом обрастал каждый год его каменный ствол.
Он как будто был полон неведомой силою древней
И делился со всеми, что сам в этой жизни обрел.
Каждой осенью желуди с дуба, как с неба, слетали,
Колотили по крышам, до нас достучаться спеша,
Словно от глухоты наши черствые души спасали,
Чтобы их понимала любая на свете душа.
А когда после бури вставала зима на пороге,
Дуб умел бабьим летом порадовать наши дворы,
И листвой золотой устилал перед этим дороги,
И в холодные ночи подбрасывал листья в костры.