– Оу, я! Оф корс! Шюе!

Какое там шюе, девочка, йес, конечно, йес!

За следующие час с небольшим, музыканты прослушали десятка два других военных маршей. Устали даже. Это была музыка разных родов американских войск, разных соединений и даже подразделений.

Музыка действительно был разной. Созданная на другой мелодической основе, с другим темпо-ритмом, с другим строем, с другим набором инструментов, на другой патетической основе. Но развевающийся армейский флаг, идущие полки или военная техника чувствовались везде, пусть даже и под своеобразные звуки шотландской волынки. Гейл чудесным образом раскраснелась от волнения вызванного прослушиванием боевой национальной музыки, и от своих комментариев. Почти у всех маршей музыка была действительно более лиричная. С элементами распевности, часто близкой к классике, с намеками на танцевальный восторг, шутовской диксилендности, но непременно в маршевой ритмической базе, на те же четыре четверти. А где четыре, там и две, где две, вот тебе и победный танец.

Правда, уже через двадцать минут все их марши в головах музыкантов перепутались, стали совсем неузнаваемыми, плохо отличимыми друг от друга, как лица китайцев или негров. Это и понятно, много масла или сахару человеку всегда только во вред, пусть даже и военному. С музыкой так же, если она, к тому же, и не очень понятна ещё. А может, это и затасканный музыкальный центр не те децибелы выстреливал, может быть. Но устали все.

– Ну вот, – заметила Гейл, – это была часть наших лучших военных маршей. Вам понравилось?

Лица музыкантов расцвели в сильном восторге…

– Ооо!

– Конечно, Гейл!

– Да, Гейл, спасибо!

– Ничего маршочки!..

– Особенно мне понравился этот, как его… двести там какого-то полка… Где охотничий рог еще трубит. Хорошо вписано. Валторна так не сделает… Классно получилось! Так и вижу горы: Кордильеры, Тянь-Шань, Монблан…

– Это «Марш высокогорных егерских стрелков»

– Ага, он!

– Гейл, а можно вопрос… а это точно, что вы сегодня вечером заняты? Не шутите?

– Тимофеев, – гневно дёрнулся старшина, – и вы туда же, со своим этим вечером!.. – и только для «своих» гораздо тише прошипел. – Ну, кобели! – с любопытством всё же повернулся к Гейл.

Умолкли и остальные…

– А что я? – косясь на гостью, с улыбкой, чтоб не поняла, огрызнулся Тимофеев. – Я же просто спросить… – и только для старшины обиделся, надул губы. – И не кобель я, а прапорщик, товарищ старшина, музыкант. Такой же, как вы. Зачем сразу обзываться!

– Нет, Кобзев, я не такой как ты, я женат. – С нежной улыбкой для Гейл, так же шёпотом, одними губами заметил старшина.

– И я буду…

– Хха… Гха-гхыммм, – поперхнулся старшина. – Свежо придание.

Переводчик, не вникая в элементы «кухонной перепалки» в данной массовке, не отрывая глаз от губ Гейл, послушно перевел главное:

– Нет, она не шутит. Она говорит, что сегодня вечером будет на приеме в… их посольстве, американском посольстве… на приёме. Ей надо быть обязательно. И она хочет… вернее, имеет такую грандиозную возможность, имеет честь пригласить, говорит, привести с собой русского гостя… одного…

В студии возникла пауза…

– …музыканта.

Неужели!! Вот это да! Здорово! Как по команде, спины у всех выпрямились, музыканты подались чуть вперед, глазами ели гостью: и кого это, интересно, она имеет честь…

– …Если ваш дирижер, господин подполковник, не возражает, – продолжал переводить капитан. – То она приглашает…

В студии повисла звенящая тишина.

– …вашего музыканта… Смирнова, Александра, – на выдохе, не веря тому, что сейчас произнёс, выдавил капитан и обернулся на Смирнова.