Он в упор смотрел на меня:

– Ты хоть понимаешь, что слово «полурослик» употреблять бы не следовало? Об этом даже жители Тихоземья почти все осведомлены. Оно из времен, когда таких, как я, люди выставляли в цирке уродов.

Я сказал, помолчав:

– Ну и как тогда мне вас называть?

– Предпочтительно – Каз. Полное имя – Казан, но мерзкие Библиотекари уже и его успели использовать для названия тюрьмы!

Бастилия кивнула, подтверждая:

– В России.

Коротышка вздохнул:

– Ладно, проехали. Так вот, если тебе ну в корень необходимо упоминать мой рост, меня в целом устроило бы «невысокий». И раз уж мы в этом разобрались, может, кто-нибудь мне объяснит наконец, с какого перепуга мы курс изменили?

Я не ответил, мне было не до того – я обтекал, потеряв голос от стыда. Я ни в коей мере не намеревался оскорблять собственного дядю. (По счастью, я серьезно преуспел в этом за последние годы. Сейчас я вполне успешно оскорбляю людей намеренно, в том числе даже на языках, на которых в Свободных Королевствах не говорят. В общем, привет, дагблады!)

По счастью, Бастилия решила ответить вместо меня:

– Нам стало известно, что твой отец, дедушка Алькатраса, находится в Александрийской библиотеке. И есть основания полагать, что он в беде.

– И мы помчались на выручку? – спросил Каз.

Бастилия кивнула.

Каз заметно приободрился.

– Чудненько! – сказал он. – Первая добрая весть за все плавание!

– Погодите, – сказал я. – По-вашему, это добрая весть?

– Ну конечно! Я несколько десятилетий мечтал изучить упомянутое местечко, только достойного предлога придумать не мог. Пойду подготовлюсь!

И он устремился по коридору к рубке.

– Каз! – окликнула Бастилия. Он остановился, оглядываясь через плечо. – Твоя каюта вон там. – Она ткнула пальцем в сторону бокового прохода.

– Кокосина дырявая, – выругался он себе под нос. И пошел туда, куда указывала Бастилия.

– Все правильно, – сказал я. – Его талант – теряться.

Бастилия кивнула:

– Хуже всего то, что он обыкновенно выступает нашим проводником.

– Ого! И как это работает?

– Странным образом, – сказала она, шагая по коридору в сторону рубки.

Я вздохнул:

– По-моему, я ему не понравился…

– А ты, кажется, при первом знакомстве мало кому нравишься. Я тоже поначалу от тебя в восторг не пришла. – Она смерила меня взглядом. – Не вполне уверена, изменилось ли что-нибудь…

– Доброта твоя безгранична, – пробормотал я.

Идя по коридору вдоль длинного драконьего тела – или корпуса, – я заметил широкий отблеск сияния наверху, там, где размеренно ходили механические лопатки и взмахивала пара крыльев. Стекло здесь переливалось и вспыхивало множеством движущихся поверхностей и миниатюрных деталей, а в самом центре механизма что-то рдело мягко и мощно, как тлеющее пламя. Свет то и дело перекрывали подвижные элементы, сделанные из непрозрачного стекла. В результате сияние пульсировало с периодом в несколько секунд: то тускнело, то делалось ярче.

Я указал вверх:

– Что это?

– Двигатель, – сказала Бастилия.

Он не производил шумов, которых я привычно ждал от работающего мотора. Никакого гудения. Не ходили туда-сюда поршни, не вспыхивал огонь. Даже пар не валил.

– Как он работает?

Бастилия передернула плечами:

– Я не инженер-силиматик.

– А еще ты не окулятор, – заметил я. – Однако разбираешься в линзах, на зависть большинству обычных людей.

– Это потому, что линзы я изучала. А силиматика никогда меня не привлекала. Давай шевелись! Ты хочешь в свою каюту попасть или как?

Я хотел. Я очень устал и мечтал об отдыхе, так что безропотно потащился следом.

А ведь силиматические двигатели, похоже, не так уж запредельно сложны. Гораздо более постижимы, чем самые распространенные машины жителей Тихоземья…