Теперь будут репетировать «Стены». Василий Иванович не занят240. Опять будем видеться редко…

Маруська [М. А. Андреева (Ольчева)] как-то говорила про Волохову241, что та целовала следы его ног… Я понимаю ее… Но у меня больше гордости. Я бы этого не сделала.

Последние дни опять скверно на душе. Василий Иванович выбрал Людмилку242 для «Вишневого сада». И опять эта проклятая ревность!.. Как она мне мешает! Боже, как она меня мучает!

Теперь вот говорят, что будет у нас в театре – Федорова243. Я вспоминаю Новый Год, и мне делается неприятно и жутко. Сегодня она была на репетиции, и я уже смотрела на нее со злобой и неприязненностью. Маленькая Маруська говорила мне, что в театре почти все догадываются о «слабости» ко мне Василия Ивановича: «Он очень выдает себя, всегда отыскивает тебя глазами, так смотрит на тебя, так здоровается с тобой, что сразу все становится ясным».

Сегодня день довольно удачный. Утром было чтение «Стен» – кстати сказать, пьеса очень не понравилась. Влад[имир Иванович] [Немирович-Данченко] несколько раз взглянул на меня не так, как следует. Два акта прочитали, а Василия Ивановича нет и нет. На душе сделалось гадко-гадко… Вдруг входит. Такой какой-то некрасивый, прилизанный… Моментально похолодела вся… Подошел здороваться… «Как здоровье?» – пристально смотрит в лицо… – «Ничего…» – «Глаза у вас что-то [бледные]». – «Не знаю…» Или еще что-то пробормотала, опустила голову низко-низко… Потом кончили чтение. Ходила по коридору с Братушкой [С. С. Кировым] и Кореневой. Василий Иванович несколько раз проходил мимо, но я каждый раз упорно смотрела [куда-то. – зачеркнуто] в одну точку и старалась не [смотреть. – зачеркнуто] видеть его. Вдруг как-то случайно подняла голову – смотрю, идет навстречу быстрым шагом и в упор смотрит на меня и улыбается так хорошо, так просто… Как будто хочет сказать: зачем нам притворяться друг перед другом – бросим всякие комедии. Скоро он ушел.

Я уселась в зрительный зал в ожидании своего выхода. Подсел Вишневский. Вдруг понес всякую околесину. Что он страшно в меня верит, что меня ждет великая будущность, будто бы он настаивал на том, чтобы поставили одну пьесу (какую, он не хотел сказать) – специально для меня, что, по его мнению, единственно, что осталось теперь в Художественном театре, – это Коонен.

Только не уходите в провинцию, хотя вас и не отпустят никогда, и т. д. и т. д. … в таком же роде…

Этот разговор очень порадовал. Может, я и в самом деле что-нибудь да значу. После «фьорда» сегодня Василий Иванович вдруг: «Здравствуйте!» Протянул обе руки, взял мою крепко-крепко.

Не могу писать, слипаются глаза.

Опять будораженно очень… Не дай бог…

Днем сегодня был первый раз на репетиции Жоржик [Г. Г. Коонен]. Он будет петь в хоре (неприятно мне это страшно).

Василий Иванович заходил ненадолго. Я была в костюме, и он сначала не узнал меня, – а потом узнал, поздоровался так хорошо, крепко.

Вечером перед III актом подошел здороваться, все как следует. Перед IV, в антракте, говорил с Федоровой, она была такая интересная, хоть и неприятная, вульгарная немного… Я вспомнила Новый год, вспомнила, что она будет у нас в театре, и стало гадко на душе; перед самым выходом Василий Иванович подошел, опять взял за руку, помог подняться и, когда подымались, вдруг спрашивает: «Ну, как самочувствие?» – «Ничего». – «План еще не перерешили?» – «О нет, Василий Иванович, я держусь стойко…» Что-то еще начал говорить, но в это время были уже наверху.