– Не знаю, ваше величество, – он вздохнул и развёл руками. – Я всё ещё нервничаю. Всё-таки впервые августейшая особа удостоила меня беседы.

– С кем ещё общался Дидо? – я хищно прищурился.

– С Брамом. Всё хотел приспособить его гидравлический пресс для отжима лишней воды из бумаги, – Робер стоял чуть ли не навытяжку, – но тот отказался с ним работать, так что ничего не получилось.

– В этом прессе нет ничего сложного, – скривился Кулибин. – Это даже неинтересно.

– А вот мне очень интересно, – я повернулся к изобретателю. – Но, боюсь, Брам был прав, в производстве бумаги прессу сложно будет найти применение.

– Ну почему же, – Кулибин погладил себя по короткой, но ухоженной бороде. – Не сложнее, чем этот пресс сделать.

– Займитесь этим, Пётр Иванович. После коронации я буду возвращаться в Петербург этой же дорогой. Давайте удивим друг друга? Вы порадуете меня работающей машиной для изготовления бумаги с использованием гидравлического пресса. Я же, в свою очередь, найду, чем порадовать вас всех, – и я обвёл взглядом всех находящихся в будущем цеху по производству бумаги. – Ну что же, не смею вас больше задерживать, господа. Я увидел всё, что хотел, – и, заложив руки за спину, направился к выходу. Но, сделав пару шагов, остановился и обернулся. – Солома не пойдёт, можете даже не тратить на неё время. Попробуйте древесину, – произнеся это, я быстрым шагом вышел из цеха.

Уже во дворе меня догнал Мертенс. Он встал по правую руку, и в молчании мы дошли до уже ожидающей меня кареты. Дождь на время прекратился, но у меня не было сомнений в том, что очень скоро он снова пойдёт. Развернувшись к губернатору, я почти минуту разглядывал его. Мертенс уже заметно нервничал, когда я произнёс.

– Когда я говорил, что могу всех порадовать, я не имел в виду вас, Василий Фёдорович. Вас я смогу порадовать, только если вы сделаете нормальные дороги хотя бы во вверенном вам городе, я не говорю уже про губернию.

– Ваше величество, – пробормотал губернатор. – Мы с Ушаковым Александром Андреевичем уже сегодня принесём вам план…

– Ах да, план, – я криво усмехнулся. Ну, слава богу, он догадался назвать полное имя его вице-губернатора. – А не поведаете ли вы мне, дорогой мой Василий Фёдорович, не покинул ли нас Ушаков Александр Андреевич так быстро, чтобы прямо сейчас в спешном порядке составить какой-нибудь план, якобы по улучшению города?

– Ну, что вы, ваше величество, как можно…

– Очень даже легко, – я задумчиво смотрел на него. – И тем не менее, я жду вас вместе с господином вице-губернатором и планом, в котором будет предусмотрен момент, когда император не промочит ноги, выйдя из кареты, а его лошадь не переломает ноги, проезжая по городу.

– Да, ваше величество, – Мертенс покорно склонил голову. – Мы никуда больше не поедем? Он выглядел растерянно.

– Нет, – я хотел ответить как-то более ёмко, но не стал. Тем более что ноге в мокром сапоге уже стало слишком некомфортно. – В Путевой дворец, – бросил я подскочившему ко мне Челищеву и сел в карету.

Дверь за мной захлопнулась, и карета практически сразу тронулась. Дурацкий приказ Павла о запрете офицерам передвигаться в закрытых каретах я отменил. Как и отмёл Сашкины лепетания в дневнике о том, что подданные должны видеть своего императора. Будучи цесаревичем, Санёк везде болтался без сопровождения. Как, собственно, и Костик. Может быть, поэтому брат так сильно возмущался, когда я ему приказал никуда не ездить одному. Я не знаю и не собираюсь действовать этим идиотским правилам. Кому станет легче, если командующего пристрелят на поле боя? А если на императора совершат покушение? И да, мне плевать, что обо мне в этом случае будут думать. Я ещё не оставил полностью идею сформировать несколько рот из отборных заговорщиков и швырнуть их под Аустерлиц в качестве братской помощи союзничкам. Без выделения дополнительных войск. Вот пускай там чудеса героизма показывают, а мне нужно пока более приземлёнными вещами заниматься.