Похоже, наш дом и возможная встреча со мной были тоже под запретом.

  — Вот и я думаю, какого чёрта я тут делаю, если мы договорились, что ты к нему больше не лезешь? Алекс, извинись от моего имени перед Верой Фёдоровной за эту козу. В машину. Домашний арест плюс три недели, — гневно оглашает отец очередной приговор дочери.

  — Папа, но это же до конца лета! — возмущённо взвизгивает Дара.

  — Будешь тренировать память, пока не запомнишь всё, что обещаешь.

  — Ага! — с вызовом бросает девушка, даже не думая сдвигаться с места.

  — Их ведь можно вынуть обратно. Я специально узнавал, — кивает отец на грудь своей взрослой дочери.

  Хм… А они стоят друг друга.

  Дара краснеет и, не говоря ни слова, уже через секунду с силой захлопывает за собой дверь машины.

  — Так-то лучше. Хороший рычаг воздействия. Ни секунды не пожалел, что разрешил ей вставить эти дыни… Теперь бы найти хорошие руки, — судя по задумчивости, гордый отец уже начал перебирать в голове подходящие варианты.

  К счастью, заботами бабули меня в этом списке нет.

  Сухое прощание, ещё одно извинение за беспокойство, и машина, резко сорвавшись с места, скрывается вдали.

  — Так… Ну, давайте разберёмся, что у вас тут творится, — расправляю плечи я, сбрасывая противное оцепенение. По мере приближения к дому чувство отсутствия контроля над ситуацией лишь усиливается.

  Поднимаюсь на террасу и занимаю свободное кресло по правую руку от Ани.

  — Лёш, всё нормально? Он приехал? — невинно интересуется ба, подсаживая мелкого на коленки.

  — Да. Спасибо, что позвонила.

  — Да не за что. Вот теперь всё нормально, — салютует она нам чашкой с чаем, втягивая носом насыщенный липовый аромат.

  — У Дары — да. А у вас? — откидываюсь я на спинку кресла, переводя взгляд на русалку. — Ань, а где ты живёшь?

Алекс

  Кажется, что на время всё вокруг замолкает, стихают разговоры, исчезают другие звуки.

  Смотрю прямо в глаза девушки, не желая пропустить ни малейшей реакции, и она следует.

  Аня закрывает глаза, словно берёт передышку перед тем, как броситься в самое пекло. Чашка в руке начинает подрагивать, грозя заляпать своим содержимым её платье. Затем, сделав глубокий вдох, она открывает глаза и переводит взгляд с меня на… ба. 

  Не на Анатолия, что было бы логично в состряпанной на скорую руку реальности Дары.

  — Общение с юными и глупыми девами, Лёш, не идёт тебе на пользу, — осуждающе припечатывает меня ба и, обращаясь уже к Ане, добавляет: — Анют, хотела показать тебе, чем мы займёмся завтра. Самое время. Дань, ты с нами, — спускает она мальчишку с колен, поднимается, перебрасывается многозначительным взглядом со Степанычем, и спустя мгновение троица скрывается в саду.

  Меня же накрывает ощущением идиотского родства с Иваном-царевичем, только что зашвырнувшим кожу своей Лягушки-царевны в печь. 

  Быстрое решение проблемы?

  Оно… мать его!

  Знаем, умеем, практикуем…

  — Ну и куда ты вдруг заторопился? — лишь подтверждает мои опасения Анатолий.

  — Толь, просто расскажи мне, что за херня у вас здесь происходит… — раздражённо выпускаю я пар от закипевшей крови.

  «А собственно, с чего кипит-то?» — задаюсь вопросом я, но Степаныч не оставляет мне времени поразмыслить.

  — Что такого она рассказала? И уж, Лёш, тебе ли не знать, что всё, сказанное женщиной в запале, нужно делить на два, а заинтересованной в тебе женщиной — спокойно на десять, — усмехается он, даже не меняя расслабленной позы. 

  Он прав. Я это знаю, но всё ещё не могу до конца нащупать причину внезапной вспышки недоверия к своим близким людям.