— Разве это разрешено? — хмуро поинтересовался Грознич.

— Мистер Шайх разрешил. Не глобально, без энтузиазма… и перепланировок. Просто немного украсила комнату, чтобы она казалась жилой.

Несмотря на угрозу Шепса «меня не отпускать ни на шаг», даже не надеялась на положительный ответ. Но упырь удивил:

– Конечно, — кивнул скупо.

Я немного растерялась, но собравшись с мыслями, толкнула дверь и широким жестом пригласила Грознича войти.

— А почему меня не попросила? — принял приглашение Шепс и ступил вглубь. — Я бы помог.

– Да я и сама справилась, — несмело вошла следом, клацнула по включателю, позволяя люстре осветить помещение. — Ничего сложного не было. А я с пользой убивала своё время, и теперь здесь вот так, — в центре комнаты крутанулась, как бы предлагая оценить свою переделку. — Мне кажется, мои рисунки вместо обоев — неплохая идея. Они немного оживляют унылую комнату и придают уюта. 

— Да, словно в выставочный зал попадаешь, — явно не особо впечатлившись, отозвался Шепс. — Галерея...

— Пусть так, главное, что не серая и безликая. А то жила здесь, точно в тюремной камере, — призналась с грустью.

– Странное решение, — по-прежнему не выражал никаких светлых эмоций Шепс. — Лучше бы мистер Шайх позволил тебе вернуться в свою старую комнату.

– Боюсь, я физически к этому ещё не готова. 

— Продолжаешь ночью гулять? — метнул на меня острый взгляд Шепс.

Нехотя кивнула:

— Не хотелось бы снести здание, а потом оправдываться, мол, нечаянно, — пожала плечами я. — По ночам я себя особенно не контролирую. Хотя, рисование — самое безобидное из моих дарований, но случается и такое… — с ещё большим сомнением содрала с ближайшей стены несколько белых, нетронутых листов, оголяя повреждённые ни то ударами, ни то взрывами камни стены. — Даже не представляю чем и как это делаю, — скептически цокнула я. — Но в своё оправдание скажу, последний раз новые повреждения замечала больше недели назад… После того как стала практиковаться с вами, мне спокойней. И сплю крепче…

— Но рисовать ведь продолжаешь? И почему ты мне никогда не рассказывала об этом…

— Ты же знал, видел раньше...

— Но ты никогда не говорила, когда это началось…

— Но я не знаю... — на последнем слове умолкла, будто сама себе боялась признаться в этом. — Мне кажется, я всегда была... чокнутой. Пусть не настолько явственно, как ты или кто-то из двуликих, но всегда, когда закрывала глаза, моё воображение играло со мной злую шутку. Фантазии или сны... не знаю, что из этого вернее, но, однозначно, именно они делали меня ненормальной. И чем старше становилась, тем чаще воображение путало сознание. Картины становились всё сложнее и красивей, мазки уверенней, цвета точнее. Мои работы... другая жизнь... мистическая и опасная, где другие существа, где битва добра и зла. — я махнула на стену, увешанную моими лучшими работами. — Видимо, у нас это семейное... быть чокнутыми! И, наверное, поэтому друзей особо не нажила. Мы с мамой очень часто переезжали. Не было ни одного города, где бы мы задержались, более чем на год… Она твердила: «Нельзя задерживаться на одном месте!». Словно за нами гнались... Будто нас преследовали. 

— А это так?

— Никогда никого подозрительного не замечала. И мамино сумасшествие списывала на странность, о которой тоже никому не рассказывала. Жуть, как боялась, что маму закроют в клинике, и тогда я останусь одна. Но, как бы не избегала одиночества и утраты родительницы, это случилось… — умолкла на траурной ноте. 

Я давно гнала от себя мысли о смерти мамы. 

Последние месяцы жила, крутясь в водовороте новых событиях и не позволяя себе погрязнуть в депрессии из-за потери единственного по-настоящему родного мне человека. Может быть, это было ветрено и непорядочно, и даже тщедушно, но зато по ощущениям проще…