Наутро мы собирались обратно в Москву. Владимир Евгеньевич ловко упаковывал на веранде свой экспедиционный багаж, который был довольно объемистым. Пришел Ю. И. Чернов; с ним мы собирались пойти на местный базар и купить сувениры перед отлетом. Я хотела было откланяться и двинулась к двери. Владимир Евгеньевич, который в это время завязывал какую-то коробку, вскинул брови и удивленно спросил меня: «А Вы куда?» Юрий Иванович ответил: «На базар, мы же договорились». В ответ: «Вы, Юра, можете идти, а Эмилия Ивановна, как я надеюсь, пойдет в свою комнату и напишет перед отлетом отчет о нашем вчерашнем совещании с вьетнамцами и изложит свои выводы и соображения о перспективах дальнейших работ». «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день», – подумала я с горечью. Но спорить было бесполезно. Я несла наказанье за мое поведение накануне. Сам Владимир Евгеньевич не позволял себе быть невнимательным к докладчику и терпеть не мог, когда это делали другие.
Замечательной чертой его было не просто внешнее внимание, а желание понять не только обсуждаемую тему и проблему, но и оценить возможности самого говорящего в смысле его научной перспективности. Он редко здесь ошибался и очень огорчался, когда неглупые научные сотрудники тянули с диссертациями или не писали монографий. Зачастую он это воспринимал как личную обиду, тем более когда хорошо относился к человеку. Однако в отношении человеческих качеств он нередко испытывал иллюзии, особенно если человек мог удачно льстить и доказать свою нужность и кроткость. Своенравие и резкость высказываний были ему не по душе, хотя и то и другое было присуще ему самому. В то же время, будучи по натуре мягким, добрым, он чувствовал свою несправедливость и старался сгладить доставленные им обиды, чаще в шутливой форме. На него невозможно было долго обижаться.
Будучи жадным до знаний, он не только был внимательным слушателем и хорошим собеседником, но обладал редкостным в нашем обществе талантом: отсутствием комплекса неполноценности и боязни признаться, что он чего-то не знает. Я имела возможность обсуждать с ним сложные проблемы эволюционной теории и палеонтологии. Он не был дилетантом даже в тех узких областях, которые были достаточно далеки от него. В целом он обладал очень широким научным кругозором и умением выделить главное – суть предмета. Вопросы, которые он задавал по ходу дискуссий, могли поставить в тупик даже самых знающих специалистов, а главное – они часто побуждали к новым мыслям и к новым разработкам. Это все я испытала на себе.
В какой-то мере Владимир Евгеньевич был моим учителем и в жизни, и в науке. Он воспитал во мне многие качества: выдержку, терпение, уважение к чужому мнению и сдержанность в выражениях своих эмоций. Глубоко уважая Владимира Евгеньевича, я очень дорожила его мнением и отношением ко мне. И я благодарю судьбу за то, что в течение многих лет смогла работать рядом с ним и как ученый, и как заместитель директора и при этом чувствовать его дружеское расположение.
В. А. Жариков. Слово о Владимире Евгеньевиче Соколове
С Владимиром Евгеньевичем Соколовым мы встретились уже зрелыми людьми, на «академическом Олимпе». В одно и то же время мы были выбраны членами Президиума и академиками-секретарями отделений: Владимир Евгеньевич – Отделения общей биологии, я – Отделения геологии, геофизики, геохимии и горных наук. Все это было еще в период существования Академии наук СССР. Но вскоре начался сложный период возрождения Российской академии наук, основное содержание которого состояло в том, чтобы сохранить отечественную науку. Владимир Евгеньевич входил в ту группу членов Президиума и Академии, которые твердо, последовательно поддерживали и проводили все начинания Президента и других членов РАН, направленные на достижение этой главной цели. Немногословный в рабочей обстановке, Владимир Евгеньевич внес немало четких и разумных предложений для осуществления намеченного. Четкость и ясность вопросов и предложений всегда характеризовали активность Владимира Евгеньевича как члена Президиума. Не могу припомнить ни одного случая, чтобы Владимир Евгеньевич выступил «просто так», чтобы высказаться или показать свою эрудицию, которая между тем была удивительной.