– А что… альпинисты тоже… столько с собой… волокут?

– Бывает, что побольше. Одни карабины и крючья килограммов на двадцать тянут.

Еще через полчаса Яныш стал отставать катастрофически.

– Не путайся под ногами, – не совсем вежливо попросил Гурули.

– Дурацкие ботинки попались, – бормотал Яныш. – Все ноги натер…

«Это агония, – подумал Гешка без всякого сочувствия и даже злорадно. – Он уже подыскивает причину, он нас готовит… Еще немного – и каюк!»

– Бля! – сквозь зубы выдавливал Яныш и, морщась, до неузнаваемости уродовал лицо. – У меня уже хлюпает… Ноги до кости…

Гешка молчал. Он знал, что Яныш молит бога в уме, чтобы он предложил ему помощь. «Ну! Ну же! – мысленно подгонял его Гешка. – Признавайся, что сдох!»

– Яныш! – начал заводиться Гурули, когда солдат сравнялся с ним. – За мной никто не ходит! Марш на свое место!

– С-сучара, – кряхтел Яныш, сильно припадая на правую ногу. – Кто сшил эти идиотские ботинки? Рожу бы ему набить…

Он сделал попытку участить шаги, на метр обогнал Гешку, но уже через минуту окончательно изнемог, остановился, согнулся, упершись руками в колени, будто его тошнило.

– Рота ждать не будет, Яныш! – заревел Гурули.

Гешка впервые видел старшину таким злым.

– Сейчас… Минутку, – кивал головой Яныш, и лицо его сочилось пóтом.

Гешка присел, заглянул Янышу в глаза.

– Хреново, Рэмбо?

– Да… – с трудом разлепил Яныш губы.

– И без помощи ты теперь шагу не сделаешь, так ведь?

– Не издевайся, мерин. – Яныш, с трудом ворочая распухшим языком, сплюнул себе под ноги.

Гешкино самолюбие успокоилось. Поединок закончился. Яныш разгромлен. Яныш раздавлен. Яныш сдох!

Гешка молча стащил с него рюкзак. Тот даже не сделал попытки сопротивляться, наоборот, крутил плечами, помогая Гешке снять лямки.

Гурули вытер смуглое, лоснящееся лицо платком, высморкался и, похлопав Яныша по плечу, сказал:

– На гражданке до конца своей жизни будешь его поить. Понял, сынок?

Яныш понял. Он кивал, как китайский болванчик, но в его очумелых глазах не было ничего, кроме сиюминутной усталости и боли. Будущего для него сейчас не существовало, обещать он мог все что угодно.

Рюкзак Яныша Гешка взгромоздил поверх своего, придерживая его обеими руками, как носят мешки с мукой. Идти так было страшно неудобно, лямки настолько сильно впились в грудь, что каждый вздох теперь давался усилием воли. Воспрянувший духом Яныш теперь уверенно шагал рядом с Гешкой, кидая на него понимающие взгляды. Пару раз, якобы машинально, он уходил вперед, а потом, остановившись, складывал на груди кренделем руки и ждал, когда Гешка его нагонит. «Отыгрывается, сволочь», – ругался в уме Гешка.

– Яныш! – вдруг рявкнул Гурули. – Пулемет где?

Солдат остановился как вкопанный, зачем-то похлопал себя по бедрам, оглянулся, посмотрел под ноги и моментально побледнел.

– Ах, сучара! – протянул он. – Кажется, я его оставил там, где снял рюкзак. – И резко повернулся к Гешке: – А ты что, пулемет не захватил?

Гурули стал громко сопеть. Гешка сбросил с себя оба рюкзака и сел на камни. Гурули сделал недоброжелательный жест рукой у самого лица Яныша и процедил:

– Прибил бы, чучело… Бегом назад! – Яныш не заставил старшину повторять и поскакал вниз, болтая головой, будто ему обломали шейные позвонки. Прапорщик опустился на камни, положил рядом с собой пулемет.

«Нервничает, бедолага, – с сочувствием подумал Гешка. – Могу представить, как это все ему осточертело».

– А ты кем до армии работал? – спросил он, разглядывая тонкую, жилистую руку Гурули.

Прапорщик не ожидал такого вопроса, настолько не к месту он был задан, потому долго думал над ответом.