Выхожу на кухню, попить воды. От количества слёз – внутри пустыня и сушь. Кошусь в сторону гостиной: отец сидит на диване, понурив голову, сжимает в одной руке телефон.

Он в отчаянии. Это видно явно.

Великий решала!

Мне не жаль его ни капли.

Будто чужим стал вмиг…

Ставлю чайник на плиту, но прежде чем он успевает засвистеть, раздаётся звонок в дверь…

Пугающе-настойчивый…

3. – 2 –

Их пятеро.

И я сразу жалею, что открываю им дверь, не глянув в глазок.

Они все – громадные. Один – лысый, с татухой на лысине. Двое тёмных и носатых. Явно кавказцы. И ещё двое – отвратного вида близнецы, с длинными рожами, не тронутыми интеллектом.

Они сметают меня с пути, как пушинку.

Не здороваются.

Топают в гостиную, оставляя грязные следы на ламинате.

Им явно нужна не я. Пока не я.

Они пришли к отцу.

– Ну что, Альбертик, приготовил бабки, – начинает лысый. Он на голову ниже своих спутников, зато куда коренастее. – А то Ржавый сильно нервничает.

Отец, увидев гостей, меняется в лице.

– Не может быть… – бормочет он. – Ржавый же неделю давал.

Лысый ржёт, его подельники тоже.

– Эй, бизнесмен, ты что, считать разучился? Неделя же сегодня закончилась. Вот Ржавый и говорит: ребята, сходите узнайте, как там мой друг Альберт. Может, быть столько бабла нагрузил, что унести сам не в силах, надо помочь хорошему человеку.

Отца начинает откровенно трясти.

– Ребята, ну нет сейчас денег. Ни копейки нет, – он даже выворачивает карманы. – Но я найду. Обязательно найду. Мне только время надо.

– Гасим, – лысый оборачивается к одному из носатых, самому мерзкому, – кажется, наш друг Альберт чего-то не понимает. Объясни ему.

И верзила обрушивает на отца град ударов: бьёт по лицо, в живот. А когда папа падает на пол – то лупит ногами.

Отец рядом с ними такой маленький и хлипкий, что меня пронзает острая жалость. Избивать слабого могут только полные моральные уроды.

Я ору, верещу, как раненный заяц.

– Прекратите! Немедленно прекратите! Вы же убьёте его!

Как меня колотит. Зуб на зуб не попадает. Просто разрывает от бессильного гнева и страха.

Липкого тянучего страха.

Ибо понимаю – убьют. Для того и пришли. А помощи ждать неоткуда.

Но, кажется, своим криком делаю только хуже. Потому что тут их хищные морды оборачиваются в мою сторону. Они смотрят на меня такими взглядами, будто живьём отгрызают по куску.

Лысый довольно лыбиться. Именно так, потому что назвать улыбкой его мимику нельзя. Это мерзкая похотливая лыба.

– О, вот и стимулятор прибыл! – радостно говорит урод, шагает ко мне, хватает за плечо. – Помнишь, Альберт, что мы тебе говорили по поводу твоей милой дочурки?

Гасим поднимает отца за волосы. Лицо папы превращено в кровавое месиво. Больно смотреть. Он плачет – жалобно, бессильно. Слёзы путаются с кровью. Но всё-таки пробудет сказать, хотя, наверное, и губы разжимать больно:

– Не трогайте её. Прошу. Девочка не причём.

– Ещё как причём, – уточняет лысый, – её крики сейчас живо твои мозги прочистят. Говорят, она у тебя хорошая. Небось, ещё целочка. Не волнуйся, сейчас распечатаем.

Он кивает близнецам, те хватают меня за руки, буквально распинают. А второй носатик ловит ноги, которыми пытаюсь лягаться. Я извиваюсь, кричу, плачу, но у меня нет сил бороться с ними.

Они громадны…

А я…

У меня только что разбились розовые очки. Стёклами внутрь. Осколки впиваются в глаза. И, кажется, я реву кровью.

От иллюзии благополучной жизни, которую для нас создавал отец, не осталось и следа. Падение с небес на землю оказывается максимально жёстким. Часть моего сознания ещё не верит до конца в происходящее. Такого просто не может быть! Мой любимый папа не мог подвергнуть семью такому риску.