Сдуреть можно. Я хочу быть в этих объятиях вечно – твёрдых, будто из камня. Макушкой я едва достаю ему до середины груди. Рядом с ним мне так нравится чувствовать себя маленькой, хрупкой, беззащитной.

Только Асхадову не нравится – едва ли не морщась, он отстраняет меня от себя. Но всё-таки снимает пиджак и набрасывает мне на плечи, оставаясь в безупречно-белой рубашке, обрисовывающей его торс так, что, кажется, я могу пересчитать все кубики пресса…

Смущенно отвожу взгляд. Прячу нос в жёсткую, пахнущую им ткань. Пиджак так нагрет, что не скажешь, будто его носит ходячий айсберг.

– Нужно отвезти вашего отца в больницу, – констатирует Асхадов, и тут мой, перегруженный за день эмоциями мозг, с трудом осознаёт – посреди комнаты валяется мой, избитый и истекающий кровью, отец.

Бросаюсь к нему, падаю на колени, больно ударяясь ими об пол, обнимаю его и вою:

– Папа! Папулечка!

Меня довольно грубо оттаскивают и основательно встряхивают. И взгляд такой: сиди, молчи, не рыпайся.

Асхадов поднимает отца, удерживает его за плечи.

– Альберт Исаевич, вы можете идти?

Отец с трудом разлепляет глаза, понимает кто перед ним, пытается вырываться, хрипит, выплюнув кровь:

– Гектор, сука!.. Ты… ты… виноват…

– Верно, – резко отзывается тот, – виноват в том, что не посадил вас ещё тогда. Сейчас бы вы не валялись здесь в крови. А вашу дочь не пытались бы пустить по кругу отморозки.

Отец пытается ещё что-то бурчать, но Асхадов его не слушает:

– Алла, идите вперёд. Моя машина – первая у подъезда. Большая, чёрная, – он не называет марку, видимо, поняв, что я в них не очень, – откройте заднюю дверь, – швыряет мне ключи, – и ждите нас.

Я всё ещё немного заторможена и не сразу соображаю, чего он от меня хочет. Но когда соображаю – мотаю головой.

– Я не могу выйти в подъезд в таком виде... – заливаясь краской, сильнее кутаюсь в его пиджак.

– Алла Альбертовна, вы – разумное существо? А то у меня начинают возникать сомнения. – Холодно, резко, утверждая факт. Без лишних эмоций. Разве что, чуть устало.

– Мне надо переодеться. Я быстро.

– У нас нет времени даже на ваше «быстро». Бегом в машину. Не заставляйте меня жалеть, что я опять влезаю в грязные делишки вашей семейки.

Через мои усталость и отчаяние всё-таки пробивается злость. Хватит мне унижений на сегодня!

– Мне вообще интересно, почему вы вдруг надумали нам помогать?

– Передумать обратно? – смотрит в упор, к полу взглядом приколачивает. Пытается достучаться до рациональной меня. Той, которая ещё способна вынырнуть из творящихся вокруг хаоса и жути. У него получается.

Киваю. Поднимаю ключи. Иду к двери.

Машинальные действия.

Асхадов прав в своём невысказанном: какое дело, что обо мне подумают соседи? У меня отец связался с бандитами! Моя мать в больнице! Меня чуть не изнасиловала толпа поддонков. Пробежать почти голой в одном мужском пиджаке через подъезд – это сущие пустяки по сравнению с тем, что уже случилось.

Руки дрожат, я не могу попасть в эту кнопочку с открытым замочком. Наконец, пульт тихо пиликает, сообщая, что машина открылась.

И почти сразу же появляется Асхадов, волокущий моего отца, как куль. Тот пытается упираться и, еле ворочая языком, тем не менее костерит нашего спасителя.

Белоснежная рубашка Асхадова вся в пятнах крови.

Он заталкивает отца на заднее сидение – широкое, как диван. И командует:

– Алла, в машину! И держите его.

Сам же садиться за руль.

Ещё одна новость для меня – раньше считала, что такие крутые типы передвигаются только с личным водителем.

Асхадов плавно выруливает, а я устраиваю голову отца у себя на плече. Мне всё ещё его жалко, хотя и зла на него неимоверно. Но невозможно столько лет любить человека, считать его самым лучшим, и вмиг разочароваться. Ты все равно будешь находить хорошее... Упрямо. Раз за разом.