Точно помню – документы оставались в квартире, в сумочке, я её не забирала, когда мы уходили оттуда. Значит, успел съездить туда и забрать. Ну да, мы же жениться собираемся. Для этого нужен паспорт! Наверное, уже и заявление за обоих подал!

Ржавый внимательно изучает документ, возвращает Асхадову и, ероша непокорные рыжие волосы, бормочет:

– Но как? Как вы вместе…

– О, – тянет Асхадов, – у нас очень интересная история знакомства. Расскажешь, дорогая? – он вроде бы покровительственно касается моей ладони, но меня пронзают сотни ледяных игл. Его руки холодны, как у мертвеца или… робота. Машины. Металлического изделья. – С момента, где отморозки Ржавого ворвались в квартиру Альберта Нибиуллина, избили его, а дочь собирались пустить по кругу…

К моему удивлению – второму за этот вечер – Ржавый тушуется и бледнеет.

А я улыбаюсь и ловлю пас, брошенный Асхадовым.

– Нет, милый, – начинаю, глядя только на него, – лучше я начну с того, как отморозки Ржавого устроили аварию Римме Нибиуллиной. Она просто ехала домой на своей старенькой окушке. А её перемесили внедорожниками.

Ржавого дёргает, ладонь, лежащая на столе, трясётся. Он судорожно то сжимает её в кулак, то разжимает.

Но я сегодня безжалостна, поэтому говорю прямо:

– Вы всегда воюете с женщинами, Руслан? Вешаете на них долги мужчин?

Он мотает головой – растерянный, раздавленный, виноватый.

– Никогда… что вы… – бормочет, заикаясь, – то, что вы говорите… не может… правдой…

– Но это правда, – холодно режет Асхадов и вытягивает из внутреннего кармана медицинское заключение о состоянии моей мамы.

Меня окатывает волной ужаса – того, что испытала, когда только услышала это известие. Того, от которого глохнешь, слепнешь и летишь в бездну. Тебе страшно-страшно, потому что самый дорогой тебе человек, тот, кто всегда берёг и защищал, вдруг оказывается на грани смерти.

Кажется, я кричу, схватившись за голову.

Ледяные пальцы с силой сжимают мои плечи.

Меня встряхивают, как тряпичную куклу.

Но это помогает, я прихожу в себя.

Хлопаю глазами, судорожно сглатываю, а потом – вымучиваю улыбку. И снова вижу в лице Асхадова что-то такое, чего не должно быть – тревогу? беспокойство? сочувствие?..

– Алла Альбертовна, – хрипло произносит Ржавый, – вы не подумайте… это не мои методы.

Асхадов хмыкает.

– Тогда, Рус, всё ещё хуже.

Тот удивляется, вскидывает рыжие брови.

– Что это значит?

– Значит, друг, что твои подельники болт клали на тебя и твои принципы. И вертели тебя на нём.

Ржавый меняется в лице – куда девается солнечный мужчина, этакий растерянный интеллигент. Выражение становится жёстким, злым, скулы хищно заостряются, желваки так и ходят. Теперь передо мной хищник. Этому я бы никогда не подала руку – из боязни, что она будет откушена по локоть.

Ржавый берёт свой айфон и торопливо набирает номер, успевает включить громкую связь.

– Семён, – начинает он, – как твоё ничего?

Тон – вроде бы дружелюбный, но даже меня, которая впервые видит этого человека, не обманет.

Семён – тот, лысый, что командовал у нас в квартире – видимо, тоже не обманывается. Выдаёт показную весёлость:

– Ничего. Живём-дрыгаемся.

– Что-то я смотрю, ты не торопишься ко мне с отчётом по делу Альберта Нибиуллина. Или вестей нет?

– Босс… Тут такое дело. Твой знакомый, этот пижон Асхадов, всё похерил. Сказал, сам тебе заплатит.

– Семён, я не понял, – недовольно произносит Ржавый и барабанит длинными пальцами по столешнице, – почему я узнаю это только сейчас? Где твоё рвение? Почему не поспешил с докладом?

– А потому, – хмыкает трубка в его руке, – что ты, Ржавый, лох и больше мне не босс. Вы с этим Асхадовом свои игры ведёте – сам и отвечай. Только вы разойдетесь, как друзья, а нам потом расхлёбывай. Не дело это, Ржавый. Парни недовольны. Ни денег не поимели, ни девку. За это мы твоего хлюпика взяли, Лёшку. Цыкнули на него – он там всю базу твоих должников и слил, – довольный гогот. – Так что бывай, Ржавый. Не хворай и ушами не хлопай.