— Отец, мы бы хотели отдохнуть после перелёта, — в тон родителю сообщает Глебов и снова берёт мою ладонь, вырывая из материнских объятий и переплетая наши пальцы.

Фух! Пусть лучше соблазнительный, но знакомый Глебов, чем незнакомые и непонятные родственники.

— Конечно, Илюш! Ваша спальня уже готова. — Глебову достаётся новый увлажнённый взгляд и нежное прикосновение к щеке, а мне плевать даже на «ваша», лишь бы ускользнуть от холодного препарирующего взгляда.

Где обещанная валерьянка?

— Я провожу. — Последний раз коснувшись его плеча, Татьяна Михайловна разворачивается к выходу из гостиной.

— Марина Евгеньевна с этим прекрасно справится, — звучит у неё за спиной тяжёлым намёком, меня придавливающим словно гранитной плитой. Тонн так в несколько.

До этого настолько тёплые родственные отношения я встречала разве что в драматических сериалах.

— Я слишком давно не видела сына, чтобы упустить даже эти пару минут. — Жёстко отвечает Татьяна Михайловна мужу, не повернув головы.

Что здесь, вообще, происходит? Это точно та женщина, которая только что обнимала меня как собственная мать?

— Идём, Машенька, я всё тебе покажу. — Точно та. Секундная вспышка никак не отражается на отношении ко мне и, взяв под руку, Татьяна Михайловна увлекает меня вперёд Глебова, объясняя, рассказывая и показывая.

***

— Ты знаешь, что ты чудо?

Подняв взгляд, я устало улыбаюсь Глебову, только что захлопнувшему дверь спальни за собственной матерью. Нашей спальни.

— Не смешно.

— А кто смеётся? — Глебов подходит ближе, присаживаясь передо мной на корточки. Стоило Татьяне Михайловне выйти, и я без сил осела на кровать. — Ты великолепно держалась.

Ага, потрясающе просто. Стоит вспомнить взгляд его отца и передёргивает.

— Можно я уже пойду спать? — спрашиваю со вздохом. — Или сегодня у нас есть ещё какие-то сверхважные дела?

— Ты устала, — качает головой Глебов. — Прости, я не подумал. — Широкие ладони лёгкой лаской проходят по моим ногам снизу вверх, и он поднимается. — Помочь с вещами?

— Н-нет, я сама.

Может, я и устала, но не настолько, чтобы не понимать, что он делает. И чтобы не реагировать тоже не настолько.

— Душ?

Чтоб тебя! Осознание накатывает волнами — общая спальня, общая кровать, общий душ. Мне уже страшно. И хуже всего, что актриса из меня по-прежнему не фонтан — Глебову прекрасно видны все мои метания. Пока душевные, которые от слова «душ».

— Я…

— Серьёзно думаешь, что я тебя изнасилую? — ни разу не обиженно хмыкает он в ответ на мой взгляд. — Маш, я чертовски устал, а это только начало. Может, перенесём твоё изнасилование дней на пять-семь?

Не люблю слова с корнем «насилие» и конкретно эти тоже не внушают оптимизма. Но мгновение, другое, и Глебов начинает тихо смеяться, одним этим стирая охватившее меня напряжение.

— Мария Ивановна, — официальным тоном сообщает он, подходя, — обещаю, что вашей чести ни сегодня, ни в последующие дни ничего не угрожает. Ни с моей стороны, ни с любой другой. — Глебов подаёт руку и, приняв её, я встаю. — Только по твоему согласию, помнишь? — Он с улыбкой склоняет голову набок, ловя мой взгляд.

— В самолёте… тебя это не смущало, — вздыхаю я, чувствую, как отпускает хотя бы этот страх. Может, слишком наивно, но я верю, что он не врёт. Мне — нет. — И в машине.

— А что было в машине? — насмешничает Глебов. — Мы были не одни, я вёл себя как жених. И даже слова не сказал на всю твою улыбательную переписку.

— Вообще-то, это не ваше дело! — раздражённо.

— Не моё, — соглашается он, — пока это «дело» не выходит за рамки наших отношений.