— Мария, Татьяна Михайловна подготовила это для вас.

Передо мной на полу оказываются светлые короткие полусапожки с овчиной опушкой. Кажется, это называется чуни? Глупость, но от такой заботы меня подотпускает и, присев на скамью, сделанную как будто из цельного дерева, я разуваюсь.

— Илья Глебович?

— Обойдусь, — хмыкает Глебов и подаёт мне руку.

Мда. Как-то не подумала я, что мы попадём с корабля на бал. Ничего катастрофического, но простые джинсы и свитер мало подходят для первой встречи невесты с родителями жениха. Хотя кто знает, что, вообще, подходит. Вечернее платье? Белый верх, чёрный низ? Что-то коктейльное? Проще забыть и не думать, чем ломать себе голову. Выбора-то всё равно нет.

И сколько, Глебов говорил, прошло лет? Пять с последнего визита? В любом случае расположение комнат он явно не забыл, уверенно увлекая меня влево.

Ещё одни двери, уже деревянные и открытые настежь, но всё равно массивные и двустворчатые.

Желудок жалобно сжимается, а я оставляю на губах улыбку из серии «Я у мамы дурочка». Не сегодня мне проводить анализ — почти семь часов полёта, час езды, час ночи по нашему времени и четыре утра по их добивают и так перетрудившийся мозг. Но кого это волнует…

Особенно когда передо мной оказывается огромная гостиная в том же стиле, что и остальной дом. А у камина в мой рост нас уже ждут.

— Добро пожаловать.

***

И снова паралич. И снова у меня.

— Илья!

Красивая немолодая женщина в облегающем трикотажном платье и таких же, как на мне, тапках не ждёт приглашения. Сделав несколько шагов, она крепко обнимает Глебова, ради такого отпустившего мою ладонь. В светлых волосах умело замаскирована седина, ни одна морщина не выведена косметологом, а приятное лицо только ещё больше располагает к себе. Вот она, женщина, которая умеет стареть, и уже за одно это хочется ей аплодировать в век ботокса и прочей нанокосметологии.

— Как давно тебя не было!

Татьяна Михайловна достаёт сыну едва до плеча. Хрупкая и стройная для своего возраста, она мгновенно вызывает зависть. Не ту, которая злая и беспощадная, а ту, которая «Вот бы и мне так в шестьдесят четыре!»

— Мама.

Эти несколько секунд объятий говорят, что Глебова ждали. Как бы он каждый раз не сбегал отсюда, ждали, ждут и будут ждать.

— Простите — Отпустив сына, Татьяна Михайловна аккуратно стирает выступившую в уголке глаза слезинку и улыбается уже мне. — Я слишком редко вижу Илью, чтобы сдерживаться. Меня зовут Татьяна Михайловна, я мама этого оболтуса. — Шагнув ко мне, она обнимает и меня. Легко, ненавязчиво, обдав терпким ароматом каких-то древесных духов.

— Очень приятно познакомиться. — Давай, Маша, твой выход. — Я Маша… Морозова… я… — Что дальше? Что дальше? Что дальше? Кажется, паника отражается в глазах, потому что Татьяна Михайловна улыбается ещё теплее, но выговорить «невеста» всё равно выше моих сил.

— Глеб, — оборачивается она к мужу, ободряюще приобняв меня за плечи, — познакомься с Машенькой.

Высокий седой и подтянутый мужчина в коричневых вельветовых джинсах и светлом пуловере переводит на меня тяжёлый жёсткий взгляд. И надо бы стерпеть, но я всё равно вздрагиваю, враз почувствовав себя жалкой и никчёмной. Объятие Татьяны Михайловны становится крепче, и вместе со мной она делает шаг вперёд.

— Рад, — коротко и вряд ли счастливо отзывается Глеб Ильич. Пусть многое без очков мне просто не рассмотреть, но глубокую горизонтальную морщину на лбу и две вертикальных между бровями не заметить невозможно.

Боже, да он вмиг нас раскусит!

— И мне очень приятно. — Должно быть если не радостно, то дружелюбно, но выходит слабый писк.