Тишина, не нарушаемая даже жужжанием техники, давит на уши, но глаза я не подниму ни за что в жизни. Сейчас точно нет, а вот потом придётся, потому что изображать невесту, не глядя на жениха, как-то странновато. И не очень удобно.

А Глебов всё ещё молчит и, плюнув на стеснительность, я встречаюсь с ним взглядом.

— Вы… скажете что-нибудь?

— Морозова, если меня не добьют эти выходные, это сделаешь ты, — низко отзывается Глебов, а я убеждаю себя, что вибрация внутри появилась от пришедшего на телефон сообщения. — Как ты вообще… с чего вдруг?

— Видимо, потому, что я всё ещё верю в сказки, — буркнув, я снова смотрю на столешницу, нервно сцепив пальцы, — и в то, что ближним надо помогать.

«И надеюсь, что Артур будет ревновать», — но это добавлять вообще необязательно.

— Хор-р-ошо, — Глебов смотрит так, что самое время поругать себя за отзывчивость. — Я не люблю оставаться в долгу, так что давай жги.

— В каком смысле? — Ладно, иногда стеснительность может подождать.

— Чем мне отблагодарить тебя за эту неоценимую услугу? — приподняв бровь, Илья Глебович забывает про сборы. — Поработать репетитором?

Обойдя стол, он присаживается на него уже с моей стороны, заставляя сомневаться в собственной адекватности и способности принимать решения. Верные решения.

— Спасибо, не надо.

Репетитором? Нет, нет и нет, тем более что я сама могу, если приспичит. И где он предполагает репетиторствовать? У меня?

— Что тогда, Маш? Чего ты хочешь?

Спорю на стипендию, именно таким голосом соблазняют змеи-искусители! Вот только мне повезло меньше — мой змей — мужик привлекательной наружности, о ни разу неплатоническом интересе которого я в курсе. Кстати, стоило включить наш последний поцелуй в список аргументов против идеи с подставной невестой.

И хуже всего этого только желание, которое вертится на языке. Одно-единственное, но настолько неуместное, что хоть закапывайся, и оно прекрасно сбивает с мысли все остальные, более или менее приличные, варианты отблагодарения.

— Да ничего я не хочу! — Раздражённо вздёрнув подбородок, отзываюсь в ответ. — Банальное желание помочь, без условий и обмена. Или что, без благодарности вы не согласитесь?

— Соглашусь, Машенька, — голос становится ниже и глуше, и по моему позвоночнику толпой проходят мурашки, от копчика до чувствительного места на шее, — на всё соглашусь. И благодарность моя будет без-гра-нич-ной. — Глебов с улыбкой протягивает мне руку ладонью вверх.

Как тогда.

— А давайте без благодарности? — Кто там вчера обещал держаться?

— А давайте без давайте, — фыркает он и выразительно кивает на свою, висящую в воздухе, ладонь. — Боишься?

— Я?

Зря, ой зря. И тон вызывающий зря, и рука в его руке тоже зря. Как легко, оказывается, меня взять на слабо.

А внутри всё вибрирует, ожидая, что Глебов потянет меня на себя, прижмёт к горячему телу, перехватит инициативу, но… Вместо моих идиотских фантазий, Илья Глебович всего лишь опускает руки, переплетая свои пальцы с моими.

— И сейчас не боишься? — Улыбка на его лице становится какая-то слишком мальчишеская.

— Да с чего вы взяли, что я вас боюсь?! — Как будто поводов мало.

— Потому что я старый дряхлый препод, который, пользуясь служебным положением, к тебе пристаёт, — смеётся Глебов, большим пальцем погладив мою ладонь. Нервные окончания в том месте разом деревенеют, отказываясь работать в таких условиях.

— Никакой вы не старый! — Особенно, по нашим реалиям. — И при чём тут служебное положение? Можно подумать, вы мне «отлично» за поцелуи ставите!

— А ты проверь.

Так, это я уже проходила.