– А от этого лучше держись подальше, – Катя тычет пивом в крашеного блондина с зачесанной назад пышной челкой. – Рустам тот еще абьюзер. Он меня как-то за задницу лапнул. Прикинь?!

Я впервые вижу в Катиных глазах возмущение, причем острое, оскорбленное.

– Ни с того, ни с сего! Прямо здесь, на кухне. Хорошо, что Славик увидел и заступился за меня, – злость мгновенно исчезает, и губастое лицо снова становится блаженным. – Этот хлюпик испугался и больше никого не трогает.

Мда, от Славы другого и не ожидала. Он всегда был борцом за нравы.

– А я потом ему в благодарность роллов наделала. Филадельфию. Стала его периодически подкармливать, так и приручила, – хихикает Катя, поглядывая на Бархатова, который спорит с Евгеном из-за «Гавайской». – Но влюбился в меня он после танца.

Бесят меня ее мечтательные глаза и широченная улыбка. Губы расплываются по лицу, как жирные червяки. Как такие вообще целовать не противно?

– Славик в то время все слушал одну песню сопливую. Врубал на весь этаж, вгонял нас всех в тоску.

– Сопливую? – я невольно перебиваю. Пульс учащается. Смотрю на Бархатова, он смеется, как обычно, с широкой пастью, без всякого стеснения. Что за песня, интересно? – Билли Айлиш?

– Да не, попсу какую-то русскую. Я не знаю, – Катя сперва отмахивается, торопясь продолжить, а потом стопорится на секунду. – Стой, а ты откуда знаешь, что он Билли любит?

Упс. Не ожидала я такой сообразительности.

– Да просто у Билли все песни сопливые, вот и предположила. Сама ее слушаю, – пожимаю плечами невинно, а глаза увожу в сторону.

Этого хватает, чтобы убрать подозрения. Катя расхмуривается и продолжает с улыбкой.

– Короче, мне надоела эта депрессия, и я ворвалась к нему в комнату, когда Гоши не было. Станцевала Славику очень страстный танец, – она ничуть не смущается, когда рассказывает об этом, наоборот, в глазках горят огоньки гордости. Или самовлюбленности. – Песня еще не закончилась, он на меня уже набросился.

И заливается счастливым смехом. Я обхватываю собственное запястье крепко. Еще болит. Блин.

– В общем, если что, говори Славику. Он Рустама опять прижучит, – заключает Катя.

Бархатов как раз объявляет, что пицца заказана.

Все рассаживаются за столом, кто на диване, кто на табуретках. Кроме новеньких. Нас Бархатов выставляет в центре кухни и просит представиться.

– Лера, рада со всеми познакомиться, – кланяюсь головой. Почему решила, что так принято? Насмотрелась корейских дорам. – Поступила на «Дизайн и современное искусство». Из Петербурга.

– Оо, Барх, землячка твоя, – парень, который тусит с двумя Машами, кажется, Витя, трясет указательным пальцем в мою сторону.

– У меня их пять миллионов, земляков, – отшучивается Бархатов и кивает на второго новенького.

– Паша, из деревни в Оренбургской области. Учусь на пиарщика.

– Круто, – тянут две Маши синхронно.

– Ну, отлично, – Бархатов хлопает в ладоши, и все ему вторят. – Так, теперь вам надо выполнить задание. Причем успеть до приезда пиццы. Еще целых полчаса.

Все смотрят под потолок над мойками. Там, оказывается, висят часы, белые, круглые, с фигурными цифрами.

– Задание простое. Нужно отключить пожарку на нашем этаже. Пульт управления на посту охраны, – Бархатов скалится, а все охают и смотрят на нас с Пашей так, будто уже хоронят. А мы переглядываемся, но никак друг друга не подбадриваем.

Ничего себе простое. Хорошо хоть с Жабой не связано.

– Кому-то из стареньких придется пойти с молодняком, – Бархатов вытягивает руку с перевернутой бейсболкой, в которой валяются скрученные бумажки. – Разбирайте. Кому попадется крест, тот невезунчик.