Судьба хранила своего баловня, И его биография, – редкая биография: счастливца на земле.

Семья Давыдова была обеспечена.

Когда через его руки проходили большие деньги, один из его родственников отнял у “беспутного Саши” несколько десятков тысяч и открыл магазин, который вполне обеспечил жизнь семьи и воспитание законных детей.

Незаконным он передал вместе с кровью чудный талант – пение.

Всё устроилось в жизни отлично.

У “беспутного Саши” был и свой угол, и кусок хлеба.

Теплый угол и кусок хлеба с маслом.

Хороший кабинет в отличной квартире, где он мог передохнуть от бурной жизни, и вкусный обед с бутылкой кахетинского, которое он пил после ресторанного шампанского с неизменным умилением:

– А? Говорят, бургонское? А разве с кахетинским сравнить можно? Своего не умеем ценить!

И иногда от умиления плакал.

Все необходимое было.

А на “легкомыслие” он должен был промышлять. И промышлял. Жил весело, как могут жить только беззаботные люди и это истинно мудрое дитя! Его, отлично одетого, веселого, можно было встретить везде, где веселятся. Только там, где веселятся.

За несколько дней до смерти его видели в скейтинг-ринге. Он был беззаботен и весел, как Дон Жуан на последнем ужине. А каменный Командор уже подходил. И стучали его тяжелые шаги.

Счастье не слышит, когда они раздаются, – черт знает, где ждет иногда Командор!

Он остановился на январском морозе, на петербургском ветру, у дверей залитого огнями скейтинг-ринга.

И когда Саша Давыдов выехал, шутя, остря, смеясь, в распахнутой шубе, с шапкой, надвинутой на ухо, с видом говорящего: “Еще поживем!” – Командор дохнул на него своим холодным дыханием. Крупозное воспаление легких.

И вот:

2 февраля 1911 года Давыдов умер от воспаления легких. О смерти давно позабытого кумира написали все российские газеты: «Ушел “король романса». Репортер журнала «Театральная Москва» В. А. Нелидов заметил в некрологе: «Из русских певцов Мазини похвалил двоих. Первый был Давыдов. Второй – Шаляпин…»

Вот вспыхнуло утро, румянятся воды,

Над озером быстрая чайка летит.

Ей много простора, ей много свободы,

Луч солнца у чайки крыло серебрит…

Популярный в начале XX века романс «Чайка» на стихи Е. Буланиной

Но жизнь продолжалась. Легкомысленная публика, словно предчувствуя катастрофу, все активнее требовала «хлеба и зрелищ». Уже в 1912 году пресса запестрела сообщениями о «появлении новых исполнительниц цыганских романсов, стремящихся подражать как идеалу цыганского пения умершей Варе Паниной…» Антрепренеры выискивали молодых «цыганских» певиц, афишируя их как «прямых наследниц Вари». «Только один концерт цыганки Насти Поляковой… преемницы Вари Паниной», – широковещательно зазывали афиши.

Фирмы грампластинок наперебой предлагали новые записи тринадцатилетней Катюши Сорокиной («юная Варя Панина»), Елизаветы Градовой («заместительница талантливой Паниной») и т. д.

Но панинского триумфа ни одной из них испытать не пришлось.

Успех Вари Паниной не смотрелся чем-то экстраординарным – цыганские семьи издавна «поставляли» звезд на отечественные эстрады. Триумф же крестьянской девочки Насти из брянской деревушки выглядел для современников тем удивительнее, что в битве за корону «царицы романса» участвовали певицы с изначально большими шансами на успех. Столичные штучки с консерваторским образованием и богатыми мужьями желали быть «несравненными» ничуть не меньше провинциалки Вяльцевой и стремились доказать свои притязания изо всех сил. Кому-то это почти удавалось, и тогда в газетах появлялись лестные отзывы и обещания скорого взлета… как у «чайки русской эстрады».