Наконец, распорядитель с отчаянием объявил:
– Вы, Александр Давыдович, всю землянику в Москве изволили скушать. Везде посылали. Больше нигде ни одной ягодки нет.
Давыдов уплатил по счету и сказал:
– Дай денег тоже!
Или тратил деньги на игрушки.
С трудом достав несколько сот рублей, вдруг накупал каких-то абажурчиков для свечей, закладочек для книг.
– Дочкам подарки.
– Да ты с ума сошел! На что им эти игрушки? Дочки-то твои почти замужем!
– Все-таки об отце память!
Иногда он рассуждал о политике и с глубоким вздохом говорил:
– Революция необходима! Надо собраться всем и подать прошение на высочайшее имя, чтобы всех градоначальников переменили.
Он был детски простодушен и по-детски же хитер.
Когда он приехал в Москву, у него была масса кавказских безделушек: запонки, булавки, спичечницы с “чернетью”.
Из любезности эти вещи хвалили:
– Премаленькая вещь!
“Саша” сию же минуту снимал с себя.
– Бери.
– Что ты? Что ты?
– Нельзя. Кавказский обычай. Называется: “пеш-кеш”. Бери – обидишь. Раз понравилось – бери. Куначество.
Но затем и он начал хвалить у “кунаков” золотые портсигары, брильянтовые булавки.
И ужасно обижался, что ему никто не дарил “на пеш-кеш”:
– Мы не кавказцы!
– Хороши кунаки!
На него никто долго не сердился, как нельзя долго сердиться на детей.
Хорошее и дурное было перемешано в нем в детском беспорядке…Как ребенок, он быстро привязывался к людям. В нем все старело, кроме сердца. Природа дала ему прекрасный голос, такую постановку голоса, какой не мог бы дать самый лучший профессор, бездну вкуса и помазала его талантом пения. Саша подошел к рампе. Лицо стало строгим, торжественным.
Первое исполнение нового романса. И со второго, третьего стиха театр перестал дышать.
Артистка Е. Гильденбрандт покачнулась. Ее увели со сцены. Красивые хористки утирали слезы. В зале разрастались рыдания. Кого-то вынесли без чувств. Гостивший в Москве французский писатель, толстый, жизнерадостный буржуа, в антракте разводил руками: “Удивительная страна! Непонятная страна! У них плачут в оперетке”.
Давыдов закончил сам с лицом, залитым слезами».
В 1891–1892 гг. артист еще выступал в спектакле «Цыганские песни в лицах» в прославившей его когда-то роли Антипа, хотя и начал уже постепенно терять голос. Молодая хористка Анастасия Вяльцева именно в этой постановке дебютировала в столице. Пленившись ею, сорокалетний Саша Давыдов взялся обучать начинающую певицу тонкостям сценического мастерства. Говорили, что целый ряд известных романсов Анастасия Дмитриевна отрепетировала под его руководством. И что композицию «Скажи, зачем тебя я встретил?» певец посвятил Вяльцевой.
«…Саша жил, как птица небесная, – продолжает Влас Дорошевич разговор о своем добром товарище. – То вдруг занимался делами.
– Я, брат, теперь коммерцией занимаюсь. Распространяю шампанское “Кристалл”. Но, кажется, больше выпил этого шампанского, чем распространил.
То вспоминал старое и ехал в провинцию давать концерты.
То просто занимал.
То кутил с приятелями.
Было бы соблазнительно написать контраст: блестящее начало и ужасный конец. Но это была бы неправда. Я видел “казнь артистов”. При мне в Москве был освистан старик Нодэн в опере, ему посвященной, в “Африканке”. Старик умирал от голода и должен был петь, когда ему трудно было даже говорить.
А. Д. Давыдов в роли Антипа в оперетте «Цыганские песни в лицах»
Ничего подобного Давыдову, ошва богу, не довелось пережить.