Причиной истощения наших рядов были несчастные случаи – смерти, ранения, а некоторые просто отказались войти в капсулу, и их даже не ругали, их просто отвозили назад в лагерь и тем же вечером увольняли. И даже тот, кто сделал несколько бросков, мог вдруг запаниковать и отказаться… и инструкторы говорили с ним мягко, будто с другом, который внезапно захворал.

Я никогда не отказывался войти в капсулу – зато узнал, что такое дрожь. Меня трясло каждый раз, как дурачка пуганого. Да и сейчас трясет.

И все же, пока ты не прошел броска, ты не боец.

Рассказывают такую байку – может, и выдуманную – про МП, который осматривал Париж. Посетив Дом инвалидов, он посмотрел гробницу Наполеона и спросил часового, француза:

– А это кто?

Француз был ужасно оскорблен:

– Мосье не знает?! Это гробница Наполеона – Наполеон Бонапарт был величайшим воином всех времен и народов!

МП немного поразмыслил, а потом спросил:

– Да? А где же он выбрасывался?

Все это, конечно, выдумки – там, снаружи, есть громадная надпись, объясняющая, кем был Наполеон. Однако думать о нем МП должен был именно так.

Наконец подготовка кончилась.

Я вижу, что почти ни о чем не рассказал. Ни слова о большей части нашего оружия, ни слова о том, как мы бросили все и три дня тушили лесной пожар, ни слова о той тревоге, которая оказалась настоящей боевой, но мы не знали этого, пока все не кончилось, ничего о том дне, когда сдуло кухонную палатку, вообще ни одного упоминания о погоде – а ведь, вы уж мне поверьте, погода для нас, «пончиков», штука очень важная – особенно дождь и грязь. Но что погода так уж важна – нам только там казалось; сейчас-то для меня все это выглядит сплошной ерундой. Вся погода за то время подробно описана в метеосводках-ежегодниках, их вы можете достать везде, и там изложено все что надо.

Вначале в нашем полку было 2009 человек, а теперь стало 187: четырнадцать умерли (один был казнен, и имя его вымарано из списков), а остальные поувольнялись, были выгнаны, переведены, получили отставку по здоровью или еще как-нибудь. Майор Мэллой сказал краткую речь, каждый из нас получил сертификат, мы в последний раз прошли к осмотру, а затем полк был расформирован, и знамя его зачехлено до той поры, пока через три недели не понадобится снова, чтобы напоминать еще паре тысяч шпаков, что они – воинская часть, а не так себе толпа.

Теперь я был «рядовым обученным», и перед моим личным номером вместо букв РН появились РО. Большой день!

Может быть, самый большой в моей жизни.

Древо Свободы время от времени нужно поливать кровью патриотов…

Томас Джефферсон, 1787

Я считал себя рядовым обученным до тех пор, пока не явился на корабль. Что ж, разве есть такой закон – против ошибочного мнения?! И похоже, я не упомянул, как Земная Федерация перешла из состояния мира в состояние чрезвычайного положения, а затем и войны. Я этого и сам как-то не заметил. Почти. Когда я вербовался, был мир, нормальное состояние, как все считают (а кто же сочтет нормой что-то другое?). Потом, уже в лагере Кюри, мы перешли в чрезвычайное положение, но меня и тогда мало что волновало, кроме того, что капрал Бронски думает о моей прическе, униформе, снаряжении и боевой подготовке, и – что было еще важнее – что по тем же поводам думает сержант Зим. И в любом случае чрезвычайное положение – все равно еще мир.

Мир – это такое положение дел, когда штатский не обращает внимания на погибших в бою солдат, которые не попадают на первые полосы газет. Если, конечно, не гибнет его родственник. Но вряд ли было в истории такое время, когда «мир» означал отсутствие всяких боев вообще – по крайней мере, я такого не припомню. Когда я прибыл в мою первую часть, «Котята Вилли», известную также как рота К, Третий полк первой МП-дивизии, и вместе с ними погрузился на «Вэлли Фордж» (со своим чуть ли не липовым сертификатом в кармане), война фактически шла уже несколько лет.