Мелкий накуксился, впрочем, спорить не стал. Явно нагулял аппетит, пока купался. Я даже удивился его сговорчивости, когда он послушно уселся за стол и принялся обедать. Ох, не к добру это затишье перед бурей. Каждый раз, когда племяш вел себя подобным образом, стоило ожидать какой-то грандиозной выходки. Но мы с братом привычные. А вот выдержит ли Светлана Васильевна? Оставалось только надеяться, что она не сбежит от нас из-за проказника.

   Серега, все еще злящийся на меня из-за того, что его отправили к Юре в самый солнцепек, пробухтел, что я набрал слишком много сладостей для малого. Я был с ним не согласен. Стоит баловать детей, ведь неизвестно, какие испытания преподнесет им жизнь. Но промолчал. Виталик хоть и был занят супом, но слушал нас внимательно, поэтому мы всегда были осторожны в его присутствии. Мат иногда проскальзывал, но, к счастью, мелкий бранные слова не цеплял и повторять не стремился. Во всяком случае, при нас.

   Я устроился за столом напротив со стаканом воды, наблюдая, как Виталик активно работает ложкой. Все в нем было от сестры. Такие же волосы, как и у Ники были, светлые, как у нашей матери, непослушные и слегка вьющиеся. Кожа смуглая, с первыми лучами солнца ранней весной покрывающаяся золотистым загаром. Форма носа и рисунок губ, даже уши как у нее. Только глаза были чужими. Бледнее, чем мои, серо-голубые, а когда племяш злился, они горели каким-то холодным блеском. А прищур, казавшийся мне странно знакомым, достался ему от его неизвестного нам отца. Где этот мужчина, который заделал его сестре, мы не знали. И знать не хотели. А учитывая характер сестры, она могла и не поставить в известность незадачливого папашу о существовании сына. Как бы там ни было, этот мальчуган наш — и точка!

   — Спасибо, Светлана Васильевна, — прозвучал детский голосок. — Все было очень вкусно!

   Ничего удивительного, хорошим манерам мы его научили, а еду нашей домработницы мелкий обожал не меньше нас, как и ее саму. Возможно, видел в ней бабушку, которую никогда не знал. Укол вины снова дал о себе знать где-то в глубине души.

   — Теперь можно мороженку? — с надеждой заглянул в мое лицо племяш.

   Я кивнул и достал мороженое из морозильника. Лицо Виталика просияло, когда я вручил ему лакомство, и он сосредоточенно принялся рвать упаковку. Как мало ребенку надо для счастья! Не то что взрослым.

   — Разговор есть, — прервал мое любование племянником брат и кивком головы указал наверх.

   Я пошел за ним на второй этаж, в его комнату.

   — Я тут у Юры когда был, — начал брат, как только я двери комнаты закрыл, — мне пара мыслей в голову пришла.

   — Каких?

   — Тебе не кажется странным, что он бросил все свои дела в городе и вернулся. Тут вроде и без него неплохо справлялись.

   — Это их семейное дело, — возразил я. — Справлялись, пока Петр Михалыч жив был. А теперь все перешло к сыну. Он должен был остаться в городе и забросить все труды отца?

   Сергей покачал головой.

   — Юра выглядит плохо, и от него плесенью несет, как от заброшенного подвала.

   — У него отец умер, — напомнил я брату.

   — Два месяца назад! — Серега показал число два на пальцах. — Да и не те у них были отношения.

   — Напомнить, сколько мы маму оплакивали? — Я начал терять терпение, не понимая, к чему он клонит.

   — Да не в том суть! — Сергей махнул рукой. — Не скорбит он. Прячется от кого-то, и запах плесени, сырости и чего-то еще...

   — Ну мало ли? Может, у них подвал затопило, и он там убирался? — предположил я. — Или банально вещи плохо постирал. Может, тебе этот запах вообще примерещился?